— Ну вот, и ты туда же!
Мерзкому Керкилу было не меньше пятидесяти, и он носил утягивающий пояс, чтобы не слишком оттопыривался живот. Волосы у него поредели, и он их старательно зачесывал, чтобы прикрыть плешь, но этим вряд ли можно было кого-то обмануть. Сильный запах духов забивал запах пота. И вина. Он любил пить вино, не разбавляя его водой, как варвар.
А еще он, как мне показалось, был одним из тех людей, кто заготавливает шутки к симподию, а потом делает вид, что на них только что снизошло вдохновение. (И мне это не показалось — так и было на самом деле!) На свадебной церемонии он торжественно заявил моему деду: «Я беру эту женщину, чтобы сеять в ней моих законных детей». Мои братья и я не могли сдержать улыбки. Когда гости стали забрасывать нас орехами и плодами, я все еще была в ужасе от того, что меня ждет. Я думала об Алкее — о нашей страстной любви и не менее страстных спорах, а Керкил казался мне ночным кошмаром.
Пир все продолжался. Он начался в полдень и к полуночи не закончился. Вино с виноградников моего деда текло рекой. Кушанья были вкусные и обильные: хлеба, рыба, дичь, мясо, всевозможные сласти. Танцы и песни, процессия в дом Керкила, снова песни и танцы, и горы вкусной еды.
И вот в полночь наступил ужасный час. Хор дев, сладкоголосо певших эпиталаму, сочиненную мной, проводил нас до супружеской спальни. Керкил к тому времени был пьян, он шатался, ноги его заплетались. Я смиряла себя, с горечью готовясь впустить Керкила в святилище, на которое до него посягал лишь Алкей.
Я съела свадебную айву, и Керкил снял мой пояс, как того требует ритуал. Девы пели. Я умолила их спеть еще. Они послушались. Глаза Керкила начали слипаться.
— Спойте еще! — сказала я девам.
— Проклятье, Сапфо! — взбесился Керкил. — Я должен взять твою девственность!
«Какую еще девственность?» — подумала я.
Наконец мы остались одни. Керкил сбросил с себя одежды и предстал перед мной во всем своем уродстве. Взяв гранат из вазы, стоявшей в изножье постели, он раздавил шесть алых зерен над брачной простыней и вывесил ее в окно, на всеобщее обозрение. И в пьяном беспамятстве рухнул на постель.
Выше стропила!
Жених ступает, как Арес,
Возвышаясь над смертными,
Как поэты Лесбоса
Возвышаются над всеми остальными!
Счастливый жених!
Мы пьем за твое здоровье!
Я лежала в постели и размышляла над своей судьбой, слушая храп Керкила. Я чувствовала себя как Персефона, оказавшаяся в царстве мертвых, чтобы стать невестой Аида. Я плакала, пока моя постель не стала мокрой от слез. Я думала об Алкее, который был где-то далеко, изгнанный за предательство.
