Затем Сен-Жюст попытался рассмотреть там в этой темноте самого себя, но увидел только черноту.
Антуан поднял голову и посмотрел на заговорщиков: на нервно меряющего глубину зала шагами Колло, на притворявшегося спящим Билло, на непривычно молчаливого Барера, на хмурого Карно, – и ему вдруг подумалось, что его жалкие запутавшиеся «коллеги» вовсе никакие не «инициаторы этого заговора», так же как никакие они
с Робеспьером не «диктаторы», – просто все они – и робеспьеристы и их противники – принимают участие в каком-то низкопробном фарсе, и спрятавшаяся за всем этим неизвестно откуда взявшаяся контрреволюция дергает их за ниточки, и скоро дешевые подмостки, с которых невозможно уйти, сменит другой, не менее дешевый дощатый помост, который отправит в небытие всех бездарных актеров – одного за другим, и в этом будет заключаться, может быть, какая-то иная высшая справедливость, – и вот тогда-то перо в его руке на миг дрогнуло, и Сен-Жюст вывел странные, так не похожие на все то, что он писал раньше, слова:
«Я не предлагаю никакого решения относительно названных мною лиц; я хочу, чтобы они оправдались и чтобы мы стали более мудрыми…» [19]
Он поставил точку, встал, собрал исписанные листы, вложил их в папку и направился к двери.
– Куда ты? – Колло преградил ему путь самого выхода.
– Ты обещал прочесть нам свой доклад! – сбоку вывернулся Карно.
– Сначала он должен быть переписан…
Видя, что члены Комитета молча смотрят на него и не двигаются с места, Сен-Жюст сухо поинтересовался:
– Я пленник?
Колло с угрозой шагнул к нему.
– Спокойно, граждане, – Барер встал между противниками и многозначительно посмотрел на Колло. – Сен-Жюст может идти куда угодно, только сначала он должен поклясться, что прежде Конвента прочитает свою речь нам.
Сен-Жюст заколебался – он уже знал ответ на этот вопрос Барера. Эти слова он только что написал в своем докладе, который вовсе не собирался выносить на суд членов Комитета, глубоко оскорбивших его: «Доверие, которое оказали мне оба Комитета, – большая честь для меня; но этой ночью некто поразил меня в самое сердце, и я хочу говорить, обращаясь только к вам».
Потом он солгал:
– Согласен. Я буду к десяти часам утра.
Надменно подняв голову, он прошел мимо расступившихся перед ним Колло и Карно.
Он не оглянулся.
…Сен-Жюст не вернулся обратно в бывшие апартаменты казненной французской королевы. Протекли долгие пять часов, но он так и не пришел. И только перед самым началом полуденного заседания Национального конвента, которое должно было стать решающим, посыльный принес в Комитет общественного спасения записку. В ней рукой Сен-Жюста было начертано несколько коротких слов:
