— Твоя аристократическая сестра нашла. А будем ли жить, пока еще вопрос. Хозяйка установила полуторамесячный испытательный срок, — сказал я, чтобы несколько притушить его зависть.
Я открыл задний борт. Барри снял брезент, накинутый на наши пожитки.
— Помоги мне с вашим плетеным сундуком, — попросил он. — Неужели он вам здесь понадобится?
— Нет, конечно. Сундук и прочее мы отнесем на чердак, — сказал я.
— Это что же, она одна живет в таком громадном доме? — недоумевал Барри.
— До недавнего времени жила одна. А теперь нас будет четверо.
— Здесь же полно комнат. Почему ее семья не живет вместе с нею?
— У хозяйки нет семьи. Она сказала, что детей у нее нет, а муж умер четырнадцать лет назад.
Барри обвел взглядом прихотливо украшенный фасад викторианского особняка.
— У таких домов — богатая история, — задумчиво произнес он.
Мы доволокли тяжелый сундук до чердака, занесли внутрь и встали, чтобы перевести дух.
— Знаешь, давай-ка мы сначала подготовим место, куда будем ставить ваши вещи, — предложил Барри, — Думаю, хозяйка не будет возражать, если ее вещи мы немного передвинем и освободим уголок у стены.
Я согласился, и мы принялись расчищать чердачное пространство.
— Ты вроде сказал, что у хозяйки нет детей, — напомнил мне Барри.
— Да.
— Тогда откуда здесь колыбель? — спросил он, снимая пыльную тряпку, закрывавшую колыбель с пологом.
— Трудно сказать. Вряд ли они с мужем — первые владельцы этого особняка. Может, колыбель осталась от прежних хозяев. В таких домах чердаки не разбирают десятилетиями.
Я передвинул несколько пыльных коробок и тоже сделал открытие.
— А вот этой штучки я не видел со времен детства.
— Что ты нашел? — спросил Барри.
— Галстучный пресс.[3] Должно быть, им пользовался муж хозяйки.
Барри поднял тяжелую раму с большим портретом мужчины с усами в форме велосипедного руля. Чувствовалось, этот человек стоически позировал художнику, писавшему портрет. Рама была позолоченная, с орнаментом из листьев.
— Наверное, их банкир, — пошутил Барри.
Мы оба засмеялись.
— А вот тоже интересная штучка, — сказал я, доставая еще одну, явно фамильную вещь.
То была красивая шкатулка из орехового дерева, украшенного изысканной резьбой. Шкатулка была отполирована до зеркального блеска. Ее ширина составляла десять дюймов, длина — четырнадцать, а высота — полфута.[4] Крышка откидывалась на двух больших медных петлях в виде остролиста и не запиралась на замок. По бокам ее удерживали два кожаных ремешка с серебряными застежками. На крышке с большой искусностью и многочисленными деталями была выгравирована сцена рождения младенца Иисуса.
