Ещё побывал на Тааму-Тара вербовщик. Не скучный, а весёлый, всех хлопал по плечу, о боге не говорил, зато расписывал, как хорошо будет тем, кто поедет работать на ананасные плантации белых хозяев. Ананасы выращивались на каком-то далёком большом острове, и вербовщик уверял, что жизнь там — одно удовольствие: работа лёгкая, пища сытная, жилища просторные и в добавление ко всему — деньги. Много денег. Проработав три года, люди вернутся домой богачами. Каждый сможет приобрести себе лодку с мотором, купить много пёстрой материи для жены и детей.
Вербовщику поверили. Несколько человек приложили большой палец правой руки к подушечке с краской и к бумаге, оставили на бумаге чёткий отпечаток пальца вместо подписи и уехали выращивать ананасы.
Ну и обманули же их! Прошёл положенный срок или немного больше, и люди вернулись худые, как скелеты, с исполосованными спинами, еле живые. А двое вовсе не вернулись. Их закопали в чужой земле. Они надорвались на работе.
В этом не было ничего удивительного. Ведь работали на плантациях с утра до ночи, пока солнце светило. Притом не разгибая спины. Если же кто украдкой выпрямлялся, тому — плеть.
Кормили людей тухлой рисовой похлёбкой, жили люди за колючей проволокой. Плохо людям было.
А когда пришло время расчёта, выяснилось, что не белые хозяева должны своим рабочим, а рабочие — белым хозяевам. Так получилось. Рабочим посчитали всё, чем они пользовались: гнилой рис, которым их кормили, колючую проволоку, которая огораживала их от мира, рубашки, которые истлевали от пота на их плечах, и даже плети, которые надсмотрщики трепали об их спины.
С тех пор на Тааму-Тара поняли: лучше служителей бога не слушать — они тоску нагоняют, лучше вербовщикам не верить — они бессовестные обманщики, и вообще, лучше от белых держаться подальше. Без них спокойней.
Так-то так, но, когда белый приезжает, белому сойти на берег не запретишь. В Океании они пока хозяева.
Да и, кроме того, на Тааму-Тара народ гостеприимный. Гостю всегда рады.
Поэтому белого, приехавшего с минданайцами, встретили как положено: с ним поздоровались, ему сказали «мир тебе», ему помогли выбраться из моторки.
В общем, белый очутился на берегу. Коралловый песок жалобно заскрипел под двойными подошвами его тяжелых ботинок.
Все ждали, что гость станет делать: будет ли говорить о боге или, может быть, начнёт вербовать.
Однако гость с разговором не торопился. Неизвестно, то ли его укачало на валкой, кланяющейся всякой волне шхуне, то ли развезло, потому что лишнее выпил (ведь у минданайца в каюте бутылок с крепким ромом сколько угодно), но белому было явно не по себе. Тяжело отдуваясь, он постоял, мутными глазами посмотрел на берег, на хижины, на океанийцев, остановился взглядом на ближайшей от воды пальме, пошатываясь, доплёлся до нее, лег и тут же уснул. Сразу. В одну секунду.
