Розенкранц неопределенно улыбнулся.
— Ну и как? С той поры гнется?
— Да не очень. Уж больно они, подлые, влакомились в Финляндию! Хотя оно и понятно — сия провинция вроде тить ки — всю Швецию кормит… А под Абовом жарко было. Ух, как жарко! Но, правда, мы шибко потеснили шведа. От той баталии в нашем полку осталось, почитан, не более сотни.
— Вот как! — Датчанин отвернулся к шутам и сделал вид, что смеется над ними.
— Да оно и не то, чтобы очень мало нас осталось, — метнул Змаевич тяжелый взгляд. — К вечеру подъехал государь и зычно справился: «А много ли вас осталось, ребята?» Фланговый ему и ответил: «Да еще фортеции на две хватит, господин первый бом-бар-дир!» Во как разошлись — до лютости. '
— И в то же время мы под Штеттином, главным, померан ским городом, мира искали, — сказал Бакаев, пытливо вгля дываясь в Розенкранца. Со злой услужливостью справился: — Это на Одере, знаешь?
— Как не знать! Там ведь и наши воевали.
— Да, ваши повоевали! — Бригадир так ударил по кремню, что целая туча искр брызнула из-под кресала.
Шуты затеяли потешную драку. Яростно вцепившись друг в друга, лаяли, мяукали. Неистово лупили по столам пузырями с горохом, опрокидывали пустые лавки. Английские шкиперы, дивясь необыкновенному развлечению, топотом и свистом подзадоривали шутов.
Бакаев, бледный от злости, наклонился к Змаевичу, леденисто зацедил:
— Кабак, кажись, русский, а от иноземного комарья ш; продохнуть! На черта ты еще этого Лаэрта звал? Уж больно он что-то крутит — по всему видать.
Змаевич заискрился белозубой улыбкой.
— Да брось ты спьяну нести околесицу! Датчанин в пашем флоте служил. Заслуги от государя имеет, ко двору бли зок. — И зашептал, понуро горбя плечи: — Слыхал, вчера Адмиралтейская коллегия по всем рапортам о повышении в чинах резолюции учинила. Не иначе, как скоро в поход…
— Скорей бы, — вздохнул Бакаев, вытаскивая трубку. — А я-то думал — пошто моих гренадеров во флот переписали?
Он отпил пива, неожиданно поднялся и легонько потащил подслушивавшего датчанина к себе за рукав.
— Шел бы отсель, герр майстер… А то, ей-богу, перешибу!
У датчанина запрыгали губы. Не понявший в чем дело
Змаевич вскочил, удивленно задрожал бровью.
— Стой, Яков, ты уже хватил липшего! Даже союзников перестал признавать. Иди-ка, я тебе суну под нос кое-что. — Он подвел упиравшегося приятеля к стене, где красовался*note 1грозный петровский указ. — Видишь? Сие — табель поведе ния! Ноне и не за то легко угодить в четыре царские степы. Крут государь!
