Холодный ветер продувал комнату из красного дерева. Комната растворилась и снова превратилась в пещеру. Марку надоела его шутка. Мраморный стол расплылся, деформировался, растекся по полу и испарился.
Изгнанники глядели друг на друга звериными сузившимися зрачками, их глаза светились. Они знали, что все сказанное — правда. Им мерещилось будущее — засады, убийства, схватки — до тех пор, пока последний счастливчик не останется, один, чтобы самому насладиться доставшимся ему интеллектуальным сокровищем.
Сол глядел на них и чувствовал себя очень одиноким и несчастным. Стоит совершить ошибку и как же трудно потом признать свою неправоту, вернуться назад, начать сначала. Все они неправы. Они давно уже были погибшими душами, а теперь они еще хуже, чем погибшие.
— И что хуже всего, — сказал под конец Марк, — у одного из вас есть револьвер. А у остальных только ножи. Но один точно имеет револьвер, я знаю.
Все вскочили на ноги.
— Обыщите друг друга! — сказал Марк. — Отыщите того, с револьвером, или вам всем конец!
Они послушались. Они метались и суетились, не зная, кого первого обыскать. Они хватали друг друга за руки и орали, а Марк с отвращением следил за ними.
Джонсон упал на спину, шаря рукой у себя за пазухой.
— Ну, хорошо же, — кричал он. — Раз так, то получайте! Вот тебе, Смит!
И он выстрелил Смиту в грудь. Смит упал. Остальные завопили и бросились врассыпную. Джонсон прицелился и выстрелил еще два раза.
— Стой! — закричал Марк.
Вокруг них из камней вырос Нью-Йорк. Солнце горело в стеклах высоких башен. Грохотали надземки. В гавани гудели буксиры. Зеленая дама с факелом в руке глядела в воды залива.
— Глядите, дураки! — сказал Марк.
Центральный парк сверкал созвездиями весенних бутонов. Ветерок нес волны запахов над свежеподстриженньми газонами.
А в центре Нью-Йорка барахтались перепуганные люди. Джонсон выстрелил еще три раза. Сол побежал к нему. Он налетел на Джонсона, свалил его на землю, стал выворачивать ему руку с револьвером. Револьвер выстрелил еще раз.
Все замерли.
Сол держал Джонсона за руки, придавив ему грудь коленом. Но тут они прекратили борьбу.
Наступила ужасная тишина. Нью-Йорк погружался в море. С шипением, бульканьем, вздохами. Со скрежетом ломаемого металла и гибнущих старых времен огромные конструкции деформировались, расплывались, таяли, проваливались в никуда.
Марк стоял среди зданий. В его груди зияла аккуратная красная дырочка. Затем он беззвучно упал, как и созданный им город.
