— Да я не спорю, — поморщился Кемало. — Кроме тебя, Эгмемона заменить некем. Да милорд и не станет запрашивать на Мантубе нового дворецкого, раз есть ты.
— Вот именно, вот именно, — улыбнулся Эннкетин, берясь всей пятернёй за мягкое место повара.
Кемало насупил брови и задвигал челюстью.
— Но если ты теперь дворецкий, это всё равно не значит, что тебе позволено хватать меня за задницу! Убери руку, а то получишь сковородкой по лысине, евнух несчастный!
Эннкетин нахмурился.
— Не обижай меня, Кемало. Ведь я не попрекаю тебя тем, что ты чересчур толстый. Наверно, когда тебя создавали на Мантубе, в твой генетический код закрался дефект.
— Ладно, всё, закроем эту тему! — проворчал Кемало.
— Закроем, — кивнул Эннкетин. — Только впредь не надо больше говорить со мной в таком тоне, хорошо?
— Ладно, ладно. Хватит. — Кемало нарочито сильно загромыхал посудой.
— Сейчас встанут дети, — сказал Эннкетин, переводя разговор в деловое русло. — Для них завтрак готов?
— Да всё давно готово, — ответил повар хмуро. — Что, думаешь, я без тебя не знаю, кто когда встаёт и что кому готовить?
— Вот и отлично, я рад, — сказал Эннкетин невозмутимо.
Серино поднялся и пошёл в душ в половине восьмого. Он в этом году поступил в университет на факультет философии и естествознания. Он был медлителен и вальяжен, а сложён, как юный Геракл: в свои восемнадцать он был уже на полторы головы выше своего приёмного отца Джима и в два раза шире в плечах. Свои пшенично-белокурые волосы он носил распущенными и каждое утро укладывал их феном.
Вслед за Серино встали Дейкин и Дарган — высокие худощавые подростки с иссиня-чёрными волосами, чертами лица как две капли воды похожие на лорда Дитмара. Между собой они были очень схожи, но всё же их можно было отличить друг от друга. Над причёсками они пока не мудрили — носили предлинные «конские хвосты» и чёлки, которые делали себе сами, поэтому забота Эннкетина о них ограничивалась подачей одежды и принадлежностей для душа. Когда все трое собрались за столом, вошёл Джим. Он попросил Эннкетина дать чашку и ему: он хотел выпить чаю с детьми.
— Папуля, что это ты сегодня такой грустный с утра пораньше? — спросил Дейкин.
— У тебя как будто глаза на мокром месте, — добавил Дарган.
Они чмокнули Джима в щёки: Дейкин в одну, Дарган в другую. Серино, не вставая с места, неспешно и церемонно приложился губами к тонкому запястью Джима. Джим присел к столу и налил себе чашку чая.
— У нас горе, дети, — вздохнул он. — Эгмемон умер этой ночью.
