Джон только теперь заметил татуировку на правой руке Хейнса: красно-бело-черную эмблему (орел, земной шар и якорь) корпуса морской пехоты США.
— Вы там служили?
— Два срока.
— Тяжелая работа.
Хейнс пожал плечами.
— Вся страна — психиатрическая больница, только размерами побольше, чем эта.
— По вашему мнению, Билли Лукас должен находиться в психиатрической больнице?
Санитар сухо улыбнулся.
— Вы думаете, его следовало отправить в сиротский приют?
— Я только стараюсь его понять. Он слишком молод для взрослой тюрьмы, слишком опасен для колонии несовершеннолетних преступников. Возможно, он здесь, потому что не нашлось другого места, куда его можно поместить. Вы считаете, что он безумен?..
Хейнс допил кофе. Смял чашку в кулаке.
— Если он не безумец, то кто?
— Именно об этом я и спрашиваю.
— Я думал, у вас есть ответ. Мне показалось, что вопрос вы задали не до конца, хотели сказать «или», но замолчали.
— Ничего я не хотел сказать, — заверил его Джон.
— Если сам он не безумен, то безумны его действия. Если безумец не он, а кто-то еще, то разница несущественная. — Хейнс бросил смятую чашку в корзинку для мусора и попал. — Я думал, что дело закрыто. Почему они прислали вас?
Джон не собирался говорить, что не имеет отношения к этому расследованию.
— Подростку называли мое имя до того, как мы встретились?
Хейнс медленно покачал головой, и Джон подумал о танковой башне, разворачивающейся к цели.
— Нет. Я сказал ему, что к нему посетитель, с которым он должен увидеться. У меня была сестра, Джон. Ее изнасиловали и убили. Я не говорю таким, как Билли, больше, чем должен.
— Ваша сестра… как давно?
— Двадцать два года. Но все равно что вчера.
— Так всегда.
Санитар достал из кармана брюк бумажник, открыл его на фотографии сестры, которая лежала в целлофановом кармашке.
— Анжела Денис.
— Очаровательная. Сколько ей здесь лет?
— Семнадцать. В этом возрасте ее и убили.
— Его поймали?
— Он в одной из новых тюрем. Отдельная камера. Собственный телевизор. Теперь им разрешены собственные телевизоры. И супружеские визиты. Кто знает, что еще у них есть.
Хейнс убрал бумажник, чего не мог сделать с воспоминаниями о сестре. И теперь, когда Кальвино узнал о сестре, его оценка Хейнса некоторым образом изменилась: из флегматиков Кальвино перевел его в меланхолики.
— Я сказал Билли, что я детектив Кальвино. Имени не упоминал. Но подросток называл меня Джонни. Подчеркнуто.
— Карен Айслер за регистрационной стойкой… она видела ваше удостоверение. Но она Лукасу сказать не могла. Телефона в его палате нет.
