- Но князь, почему тут князь? И что такое, наконец, князь? - пробормотал генерал, почти уж не в силах сдержать свое негодование на такой обидный даже авторитет князя.
- А князь для меня то, что я в него в первого, во всю мою жизнь, как в истинно-преданного человека поверила. Он в меня с одного взгляда поверил, и я ему верю.
- Мне остается только отблагодарить Настасью Филипповну за чрезвычайную деликатность, с которою она… со мной поступила, - проговорил наконец дрожащим голосом и с кривившимися губами бледный Ганя; - это, конечно, так тому и следовало… Но… князь… Князь в этом деле…
- До семидесяти пяти тысяч добирается, что ли? - оборвала вдруг Настасья Филипповна: - вы это хотели сказать? Не запирайтесь, вы непременно это хотели сказать! Афанасий Иванович, я и забыла прибавить: вы эти семьдесят пять тысяч возьмите себе и знайте, что я вас отпускаю на волю даром. Довольно! Надо ж и вам вздохнуть! Девять лет и три месяца! Завтра - по-новому, а сегодня - я именинница и сама по себе, в первый раз в целой жизни! Генерал, возьмите и вы ваш жемчуг, подарите супруге, вот он; а с завтрашнего дня я совсем и с квартиры сќезжаю. И уже больше не будет вечеров, господа!
Сказав это, она вдруг встала, как-будто желая уйти.
- Настасья Филипповна! Настасья Филипповна! - послышалось со всех сторон. Все заволновались, все встали с мест; все окружили ее, все с беспокойством слушали эти порывистые, лихорадочные, исступленные слова; все ощущали какой-то беспорядок, никто не мог добиться толку, никто не мог ничего понять. В это мгновение раздался вдруг звонкий, сильный удар колокольчика, точь-в-точь как давеча в Ганечкину квартиру.
- А! а-а! Вот и развязка! Наконец-то! Половина двенадцатого! - вскричала Настасья Филипповна; - прошу вас садиться, господа, это развязка!
Сказав это, она села сама. Странный смех трепетал на губах ее. Она сидела молча, в лихорадочном ожидании, и смотрела на дверь.
- Рогожин и сто тысяч, сомнения нет, - пробормотал про себя Птицын.
Вошла горничная Катя, сильно испуганная.
- Там бог знает что, Настасья Филипповна, человек десять ввалились, и все хмельные-с, сюда просятся, говорят, что Рогожин, и что вы сами знаете.
- Правда, Катя, впусти их всех тотчас же.
- Неужто… всех-с, Настасья Филипповна? Совсем ведь безобразные. Страсть!
- Всех, всех впусти, Катя, не бойся, всех до одного, а то и без тебя войдут. Вон уж как шумят, точно давеча. Господа, вы, может быть, обижаетесь, - обратилась она к гостям, - что я такую компанию при вас принимаю? Я очень сожалею и прощения прошу, но так надо, а мне очень, очень бы желалось, чтобы вы все согласились быть при этой развязке моими свидетелями, хотя, впрочем, как вам угодно…
