– С разбитого корабля, клешник!
– Шпарь мимо!..
Матрос переждал спокойно. Предложил кисет. Приняли с недоумением.
– Чудило! Его лают… а он – с табачком.
Однако закурили. Старший ругатель, человек уже пожилой, сделав несколько затяжек, отмяк. Спросил:
– На наш пароход, что ли?
– Да нет… Просто послушал, вижу – неполадки.
– Неполадки! – буркнул второй, помоложе. – Воргтингтон, пес его задави, вишь, не поддается… Может, ты петришь?… Матрос ить…
– Петрю, – сбросив заплечный мешок на доски, Гошка нырнул в дыру…
Через два часа все трое снова курили на солнышке.
– А ловко ты ее… – усмехнулся пожилой.
– Одно слово – специалист, – поддержал тот, что помладше. – Пошла донка-то. А мы второй день бьемся… Да-аа-а… Наука, она, брат…
– Вы кто, братки, на коробке? – осведомился комиссар.
– Да, вишь, механиками назначили… А допрежь на другом плавали – я масленщиком, он кочегаром… Знания-то и не хватает. Може, и ты – механик? К нам?
Гошка отрицательно покачал головой, назвал себя.
– Из Чека, говоришь? Ну, будем знакомы. Седых Анемподист Харлампиевич, – старший прютянул заскорузлую черную руку, – бывший красный партизан. Член РКП(б).
– Федька Брылев, – представился младший. – Гармонист. Меня все тут знают. Беспартейный.
Говорили механики с комиссаром, бывшим трюмным машинистом Гошкой Лысовым, долго и об интересном…
Прощаясь с новыми знакомыми, Лысов уже знал: запасся двумя друзьями и зачислил обоих в свой чекистский актив.
Обойдя караван, Лысов отправился на розыски начальника затонской охраны.
– Там-от-ка водохранники и жительствуют… – пояснил ему встречный словоохотливый, но глуховатый старичок, показывая на длинный кособокий барак. – А вона саманная изба – этта у них вроде «чижовка», рестанская, то исть.
– Бывают арестованные?…
– Как же, быват, паря, быват. Самогонщики боле… а так, чтобы кто путний, ну убивец там али вор-грабитель, у нас – не водится. Народ мы смирный… А вот самогонщики, ну, скажи – прямо одолели! Прорва, нет на них погибели!.. Так и едуть, и едуть, и везут свое добро… И каждый норовит тебе в благодетели, а первач, скажу я тебе, матрос, самый замечательный!..
Лысов явственно ощутил исходившие от старичка сивушные ароматы.
– Заметно, дед…
– Ась? – дед приложил к уху ладонь.
– Да видать, говорю, по тебе, что добрый первач. Рядом идешь – и то пробирает…
– Что верно, то верно – силен, окаянный! Такое зелье анафемское! Никакого сладу с ними, стервецами, нет…
Лысов потянул дверную скобу длиннейшего барака.
