Шестым чувством Джасмин поняла, что двигало матерью Тарика. Но понимала она и боль воина. Из-за скрытности матери он оказался беспомощен, а это чувство ему ненавистно.
— Она оберегала сына. Здесь дело не в недоверии, а в материнской любви.
— Я уже почти готов это признать, но часть меня все еще сердится на нее за то, что она не оставила мне выбора. Может быть, я смог бы что-то сделать. Теперь я никогда не узнаю. — Голос его звучал глухо, замогильно. — Когда их не стало, я должен был принять на себя их обязанности. Но мне мешало... Ты должна понять: мы — правители и хранители народа. Это и честь, и тягчайшая ответственность. Ради народа я обязан быть сильным и в то же время отзывчивым, но я чувствовал себя замурованным в ледяной глыбе, пока...
— Пока?..
Джасмин затаила дыхание, ожидая слов, которые ей, возможно, никогда не суждено услышать.
— Ничего.
Одно молниеносное движение — и она оказалась под ним.
Она не стала протестовать. Он дал ей гораздо больше, чем она могла ожидать. Как много объяснила ей тайна его матери! Джасмин больно было думать о том, какой урон нанесен гордости и преданности Тарика, как тяжело ему было узнать, что его мать не вверила ему правду о своем положении. Причиной тому была любовь, но она глубоко ранила сына. Джасмин закусила губу; вывод неизбежен. Как отразится на нем ее трусость, до сих пор не позволявшая ей вверить ему ее тайну?
Это была ее последняя мысль перед тем, как Тарик окунул ее в горячий океан своей страсти.
А потом... Тарик думал, что Джасмин заснула, но она внезапно заговорила:
— Я... Я должна тебе сказать кое-что.
Он убрал волосы с ее лба.
— Я слушаю.
Джасмин, не отрываясь, рассматривала покрывало, ее пальцы рассеянно мяли кружевную тесьму.
— Когда мы в первый раз встретились... Я так боялась тебя потерять... И поэтому не говорила тебе.
— Что же?
— Только пообещай мне сначала одну вещь, — попросила она.
В ее голосе звенела такая открытость и уязвимость, что Тарику пришлось ответить как можно мягче:
— Мина, чего бы ты от меня хотела?
— Не возненавидь меня.
Ненавидеть ее?
— Как твой муж, даю тебе слово чести.
Захваченный волной нежности к ней, Тарик притянул ее ближе. Он не хотел видеть муку в ее глазах.
Лежащая на простыне изящная женская рука сжалась в кулак с такой силой, что кожа побелела и выступили сухожилия.
— Я незаконная.
Предисловий не было.
— Незаконная?
Джасмин задрожала в объятиях Тарика. Он натянул на нее и на себя покрывало, крепко обхватил ее. Он видел, как ей необходимы его объятия.
