Испугавшись собственного крика едва ли не больше жуткого черепа, насаженного на сук, Маруся попятилась. Ее замутило от ужаса. Горло сдавило, стало нечем дышать.
Паническая атака!
– Сто, девяносто девять, девяносто восемь…
Уф бесшумно появился рядом, неодобрительно ворча что-то себе под нос. Гигант передвигался как привидение – ни одна ветка не шелохнулась. Маруся в отчаянии уткнулась лицом в рыжую шерсть, закрыла глаза.
– Тфоя плохо, – прогудел ёхху. – Тфоя бояться. Не хорофо…
– Девяносто семь, девяносто шесть, – продолжала шептать Маруся.
Проклятый череп!
Огромная ладонь Уфа опустилась на голову девочки.
– Тфоя не думать. Уф… Тфоя видеть птифка. У-у-у-у… У-у-у-у…
Уф то ли запел, то ли загудел в нос, очень тихо, но в то же время мощно. Маруся нашла в себе силы сквозь накатывающие волны одури удивиться словам ёхху: «Легко сказать – не думай… И причем тут птичка?»
Ладонь гиганта была теплой, даже горячей. Потом он взял Марусю на руки, как маленькую, продолжая напевать:
– У-у-у-у, у-у-у-у…
– Девяносто пять, девяносто четыре…
Птичку она увидела как бы против своей воли. Просто перед внутренним взором появилась какая-то крылатая кроха, смешно потрясла хвостиком и принялась летать туда-сюда, выписывая в воздухе кренделя. Маруся так увлеклась этим высшим птичьим пилотажем, что забыла про счет.
И про панику.
Ей стало тепло и уютно на руках у гудящего ёхху. Уф словно включил внутри себя сабвуфер – у-у-у, у-у-у, у-у-у-у…
Птичка кувыркнулась через крыло и пропала. Гудение смолкло. Маруся открыла глаза.
– Тфоя хорофо? – с тревогой спросил Уф, заглядывая девочке в глаза.
– Очень хорошо. Поставь меня на землю, пожалуйста, – тряхнула челкой Маруся и спохватилась: – Так ты умеешь останавливать панические атаки? Да тебе цены нет!
– Моя знать: когда плохо, надо смотреть птифка, – развел руками гигант. – И петь. Вот так: у-у-у-у, у-у-у-у…
– О, это была песня, – рассмеялась Маруся, а про себя подумала: «Ничего себе! Этот чебурашка может загонять адреналин обратно. Не зря, ох, не зря его мама изучала! Интересно, что бы сказал папа, если бы я привезла Уфа в Москву? Правда, наверное, у меня его сразу отберут – академики всяких наук и журналисты налетят, как мухи на… повидло».
