Бедный наш Прусак Ш., страдавший последние [130] дни от сильного влияния Табын-су, здесь, на Ербасане, окончательно разболелся. Но при всем желании мы ничем не могли помочь больному, так как при нашем отряде нет не только лазаретной или какой бы то ни было тележки, но даже никаких приспособлений для возки больных на верблюдах. На единственной во всем отряде двухколесной арбе полковника едет теперь раненый капитан, а остальные раненые у Иттибая — верхами. Какое счастье, что у нас нет больных!.. Ш. подняли с земли и с трудом усадили на лошадь…
Наконец мы вышли из песков. Впереди открылась несколько кочковатая равнина, покрытая сочными кустами полыни и молодого бурьяна. На ней не было ни тропинки, ни единого следа… Мы шли за проводником, который качался на верблюде, далеко отделившись вперед, и, как лоцман, то и дело поворачивал свой «корабль пустыни» то вправо, то влево. Так прошли несколько часов… Темная беззвездная ночь давно уж окутала степь. Тьма непроглядная! Никого и ничего не видно; узнаем друг друга только по голосу, но и голоса уже давно смолкли… Как бы покорившись судьбе, перестали бесплодно жаловаться на ужасное утомление, и среди гробовой тишины ночи только мерный топот усталых коней однообразно отдается по степи… Страшно клонит ко сну. Несколько раз я засыпал на седле и пробуждался внезапно, покачнувшись на сторону… Судя по времени, мы по крайней мере дважды проехали обещанные 13 [131] верст, а колодца как не бывало!.. Что ж это такое? Заблудились в степи…
Вот кто-то остановился и при свете спички заглянул на компас.
— Куда идем? разом спрашивают несколько голосов.
— На восток…
Проходит добрый час, в продолжение которого, должно быть, мы описали громадную дугу по степи. Снова осветили компас, и на этот раз оказалось, что нас ведут в сторону совершенно обратную… Остановка и объяснение с проводником…
Долго мы колесили за растерявшимся Киргизом. Было далеко за полночь, когда он привел нас к Джаман-Ербасану со стороны хивинской, то-есть противоположной общему направлению нашего движения… Я не знаю, как себя чувствовали другие после восемнадцати часов, проведенных на седле, но я едва слез с лошади. Бросив поводья Насибу, я растянулся на одной бурке с раненым С, и через секунду крылатый старец Морфей уже мчал меня на далекие берега Оксуса…
Джаман-Ербасан по-русски — «гадкая впадина». В сущности впадины здесь нет никакой, но единственный колодезь действительно заключает горько-соленую воду, как нельзя более гадкую. Окрестности, — хоть шаром покати!
