Ангел смерти | страница 7
Водка была горькой и обожгла рот.
— Вот это по нашему, — обрадовался дядя Витя. — Вот это настоящий мужик. Молодец, Санек!
Надо ли говорить, что в голове у меня зашумело. Орел иронично выгнул голову и пошевелил своим деревянным крылом, готовясь взлететь. Фарфоровые статуэтки начали двигаться, комната поплыла перед глазами. Стало очень тепло, даже жарко.
Очнулся я уже в нашей комнатке, бабушка ругалась с Анной Васильевной, а Виктор Васильевич сконфуженно бормотал что-то про мужскую солидарность.
— Виктор Васильевич, здравствуйте!
— О, гвардеец! Привет. Ну, смотри-ка, вытянулся, повзрослел. Настоящий мужик, скоро в армию пойдешь.
— Витя, да что ты несешь. Ребенок еще в первый класс не поступил. Какая армия?
— А ты молчи, Анька. Молчи!
— Виктор Васильевич, а бабушка сказала, что у вас есть удочка.
— Конечно есть, от Сереги осталась. Он ведь, родимый, на учениях сгорел в танке. Помнишь, Санек, «Броня крепка и танки наши быстры». Какой красавец был, девки по нему сохли.
— Витя, — Анна Васильевна внесла в комнату кастрюлю с чем-то ароматным и наваристым.
— А что. Мужик, он и есть мужик. Отдал жизнь за Родину. Любка из пятого дома все приходила, то на новый год тортик, то на девятое мая коньячку. Эх, Серега…
Дядя Витя открыл сервант и налил хрустальную рюмочку.
— Витя, — нерешительно застонала Анна Васильевна.
— Тебе больше не предлагаю. Потому как мал еще. — сурово сообщил Виктор Васильевич и выпил.
— Значит так. Удочкой этой еще Серега на прудах удил. Уж каких он карасей таскал — полкило, а то и больше. Золотистых и серебряных. Иди, Санек. Червей знаешь, где лучше всего копать? За станцией, там старые бревна лежат, копнешь — червь там хороший, красный. Рыба на него сразу бросается..
— Спасибо, дядя Витя, — я выбежал на улицу…
В тот день я поймал трех золотистых карасиков и с десяток бычков. И до сих пор мне снятся камыши около берега, заброшенная усадьба, дубы, полузатопленный островок и лесная тропинка, поросшая орешником.
С тех пор прошло больше десяти лет. Почти что каждые выходные бабушка приезжала в гости. С девяти до половины десятого вечера она активно комментировала программу «Время», не оставляя без внимания ни одного события текущей международной обстановки и неизбывной битвы за урожай. В половину десятого старушка уходила в ванную, бурча себе под нос сложные мелодии своей молодости. Могу поклясться, что из-за крашеной бежевой краской двери доносился и «Шелковый Синий Платочек», и «Боже царя Храни», и «Врагу не сдается наш гордый Варяг». Около десяти часов бабушка ложилась спать и мучила меня разговорами, сводившимися к одному: как хорошо было раньше, когда я был маленьким, как ей нравилось жить со мной, провожать меня в школу, и как ей пусто и неуютно жить у сестры.