Что-то забилось в оконное стекло. Тимоти вздрогнул. Сеси распахнула яркие, счастливые, взволнованные глаза.
— Я дома! — воскликнула она.
Тимоти собрался с духом и наконец начал:
— Сейчас Ночь Семьи, все в сборе…
— Тогда что ты здесь делаешь?.. Ну хорошо, хорошо, — она лукаво улыбнулась. — Давай говори, чего ты хотел.
— Я ничего не хотел, — ответил он. — Ну… почти ничего. То есть… ох, Сеси! — и слова сами полились из него. — Я хочу сделать на празднике что-нибудь такое, чтобы они на меня посмотрели, чтобы они увидели, что я не хуже их, чтобы я не был им чужим… но я не могу ничего сделать, и мне не по себе, и… ну… я думал, ты могла бы…
— Могла бы, — ответила она, закрывая глаза и улыбаясь про себя. — Встань прямо. Не шевелись. — Он повиновался. — А теперь закрой глаза и ни о чем не думай.
Он стоял прямо и неподвижно и ни о чем не думал — или, вернее, думал о том, что ни о чем не должен думать.
Она вздохнула.
— Ну что, Тимоти? Пойдем вниз? Она вошла в него, как рука в перчатку.
— Смотрите все! — Тимоти поднял стакан горячей алой жидкости, подождал, пока все к нему обернутся. Тетки, дядья, кузины, братья и сестры!
И он выпил все до дна.
И протянул руку в сторону своей сестры Лауры. Поймал ее взгляд и, тихо шепча, заставил ее замолчать и застыть. Он шел к ней и чувствовал себя огромным, как деревья.
Гости замолкли и теперь все смотрели на него. Из темных дверных проемов уставились на него бледные лица. Никто не смеялся. На мамином лице было написано изумление. Папа выглядел озадаченным, но довольным — и с каждым мигом все более гордым.
Он нежно прихватил ее яремную вену. Пьяно качались огоньки свечей. Ветер играл на крыше. Родня таращилась на него. А он набил полный рот поганками, проглотил; потом хлопнул по бедрам руками и закружился.
— Смотри, дядя Эйнар! Наконец-то!..
Машут руки. Бьют ноги. Несутся мимо лица.
Не успев понять, что происходит, Тимоти оказался на верхней площадке лестницы. Тут он услышал мамин крик далеко снизу.
— Тимоти, стой!
— Эгей! — закричал мальчик и кинулся вниз, молотя руками по воздуху.
На полпути вниз крылья, которые, как ему казалось, несли его, исчезли. Он закричал. Дядя Эйнар подхватил его.
Тимоти, белый как мел, упал на протянутые руки. А его губы сами собой выталкивали слова:
— Это Сеси! Это Сеси! — пронзительно кричал, не повинуясь мальчику, его рот. — Сеси! Приходите взглянуть на меня все, это наверху, первая комната налево!
И долгий звонкий смех. Тимоти пытался совладать со своими губами и языком, заставить смех замолкнуть — и не мог.
