Получается, последним в квартире был Олег, наверное, они на него и подумали. Не знаю, как там все в действительности было, но вскоре эти люди перестали с ним общаться, а Олег мне ничего, ни слова не сказал, хотя, наверняка, был уверен, что вазу взял я. Знаете, столько лет прошло, а вот стыдно только сейчас стало.
Вы знаете, а еще... я об этом тоже раньше никому не рассказывал... я как-то нарисовал пистолет с большим черным дулом, обращенным к себе и сидел, смотрел на него долго-долго. Потом приложил ко лбу, к виску и попытался представить, что дуло настоящее. Хотел уловить ту самую грань, толщиной не более секунды, отделяющую человека от смерти, пытался понять, что можно испытать, успеть за эту секунду, хотел узнать, что же такого важного в жизни, почему она так драгоценна, за что её нужно так любить? Конкретно мне - мою? Я сидел, репетировал свою смерть и ничего, совсем ничего не чувствовал, в голове не возникало никаких вопросов-ответов. Только одно было ясным и четким: будь у меня в руке настоящий пистолет и разнеси я себе башку прямо сейчас - в мире ничего не изменится, то есть, вообще, совсем ничего, этого даже никто кроме Олега не заметит. Я скомкал листок, даже выбросил его, будто он и вправду мог выстрелить, мне было так тоскливо, так пусто и я почему-то думал, что так, должно быть ощущает себя женщина после выкидыша. И я пообещал сам себе что с завтрашнего же дня начну что-нибудь меня в своей жизни, в себе самом. Но ощущение тоски оказалось настолько невыносимым, что я напился, на утро валялся с бодуна без единой мысли в голове естественно, было уже не до перемен. Потом все как-то сгладилось, забылось, иногда что-то начинало шевелиться в душе, но я смотрел по сторонам, видел, что другие не лучше, если не хуже, и успокаивался...
Наверное, я сглуплю, буду потом жалеть, никогда себе этого не прощу, но пойду-ка я в эту дыру снеговую, будь она не ладна. Пацан там этот дурной, да девчонка, да тормозило в балахоне... Я-то хоть чуть-чуть про этот мирок знаю, а они совсем ничего, не выберутся, растеряются совсем... А вы можете благословить, батюшка?
- К сожалению, мне это право не дано, - монах обернулся, чуть склонил голову и посмотрел на Артура. Седые пряди слегка развевал чистый прозрачный ветер, лицо, неподвижное, как маска и бездонные озерца глаз - это все, что успел увидеть Артур. Трава под ним внезапно стала скользкой, Артур неловко взмахнул руками и сорвался с обрыва вниз.
