Она застыла в нерешительности перед запертой стеклянной дверью. Старик шагнул вперед в тот момент, когда она протянула руку, собираясь сама открыть дверь.
— Позвольте, мисс, — сказал он, и она повиновалась и была довольна; нет, ей не чужды условности. И к тому же она, как говорится, уже не первой молодости.
Они оказались в зале для танцев. Старик не смотрел на зал. Он смотрел на нее и мысленно ругал себя за свое пристрастие к поспешности в оценках. Она, несколько успокоившись, огляделась, нашла место, где можно сесть, представиться и рассказать о себе — она Гарриет Уинслоу из Вашингтона, OK;[22] он не назвал себя, сказав лишь: я — из Сан-Франциско, штат Калифорния; она повторила свою историю — приехала обучать английскому языку троих детей в семье Миранда.
Тут она впервые показалась ему другой: не прозрачной и ясной, а — в силу обстоятельств — туманной. Гарриет Уинслоу поправила галстучек и разгладила складки на плиссированной юбке, будто перестала быть самой собой и стала женщиной, одетой в форменный наряд деловых женщин в США: костюм от «Gibson Girl». Да, она действительно не первой молодости, но еще молода, красива и, как он теперь знал, независима, не из тех, кто прыгает из материнской колыбели в мужнину постель. Она уже не видит жизнь в розовом цвете, не ведет беззаботную жизнь, сейчас уже нет. Но когда-то, наверное, знала, если эта гармония движений не благоприобретена, а впитана с молоком матери. Стремительная и уверенная элегантность прекрасной женщины тридцати лет.
О себе они не говорили. Она не сообщила ему об обстоятельствах, заставивших ее отправиться в Мексику. Он не сказал ей, что приехал сюда умирать, ибо все, что он любил, умерло раньше него. Они даже не сказали того, что у обоих вертелось на кончике языка. Не произнесли слова «бегство», поскольку не желали считать себя пленниками. Старик только сказал:
— Знаете ли, здесь ничто не может вас удерживать. Вы не отвечаете ни за революцию, ни за бегство ваших хозяев. Деньги принадлежат вам.
— Я их не заработала.
Эти слова были для обоих пустым звуком; хотя им никто и не говорил о том, что они пленники, этой ночью они чувствовали себя узниками чужих мест, запахов, шумов, приближавшегося пьяного веселья: пустыня держала их в кулаке.
— Я уверен, что генерал поможет вам выехать отсюда, мисс.
— Какой генерал?
— Вы знаете какой. Тот, что просил меня заботиться о вас.
— Генерал? — раскрыла Гарриет свои огромные глаза. — Он не похож ни на одного из тех генералов, которых я знала.
