— И ее никуда не отправили?
— Нет. Полиция не стала ее забирать. Сказали, она никому не причиняет вреда.
— Она мне причиняет вред! Если хочешь напугаться до смерти и стать заикой, встань в пять тридцать утра, как я, например, и посмотри, как эта старая ведьма проплывает мимо окна в своей дурацкой шляпке. То еще удовольствие!
Они смеются.
Мы с Фридой моем кружки. Мы не понимаем того, о чем они говорят, но внимательно слушаем их голоса.
— Надеюсь, мои родные не позволят мне вот так болтаться, когда я состарюсь. Нехорошо это.
— Что же будет с Деллой? У нее есть родственники?
— Приезжает сестра из Северной Каролины присматривать за ней. Небось хочет прибрать к рукам ее дом.
— Да что ты! Хуже этого я ничего не слышала!
— На что поспорим? Генри Вашингтон сказал, что ее сестра не видела Деллу пятнадцать лет.
— Думаю, Генри мог бы жениться на ней.
— На той старухе?
— Генри уже не мальчик.
— Но и не старик.
— Он когда-нибудь был женат?
— Нет.
— Как же так? Ему кто-нибудь это отрезал?
— Он просто разборчивый.
— Он не разборчивый. Ты видишь тут хоть кого-нибудь, на ком можно жениться?
— Нет…
— Он благоразумный. Серьезный и тихий. Думаю, у него с этим все в порядке.
— Надеюсь. Сколько ты с него спросила?
— Пять долларов каждые полмесяца.
— Это тебе большое подспорье.
— Еще бы.
Их разговоры похожи на причудливый нежный танец: звук встречается со звуком, приседает, поворачивается и удаляется. Выплывает еще один звук, но его обгоняет другой: они кружатся и замирают. Иногда слова торжественно движутся по спирали; иногда они делают резкие скачки, и все это прерывается теплым колышущимся смехом — так бьется сердце, сделанное из желе. Нам с Фридой ясен каждый поворот, каждое па и приседание. Мы не понимаем и не можем понять значений всех их слов, потому что нам девять и десять лет. Мы лишь смотрим на их лица, руки, ноги и чувствуем правду в интонациях.
Мистер Генри приехал в субботу вечером, и мы сразу же почуяли его. Он пах восхитительно. Как деревья и лимоны, как крем-пудра, как масло для волос «Ню Найл» и хлопья «Сен-Сен».
Он охотно улыбался, показывая ровные мелкие зубы, разделенные щелкой посредине. Нас с Фридой ему не представили, нас просто показали. Вот здесь ванная, это шкаф для одежды, это мои дети, Фрида и Клодия, а вот это окно всегда должно быть закрыто.
Мы молча поглядывали на него, не ожидая, что он заговорит с нами. Он мог просто кивнуть, тем самым признавая наше существование, как он кивнул, глядя на шкаф. К нашему изумлению, он с нами заговорил.
