Мы шли довольно долго, миновали дом старухи, потом свернули в узкий проулок и оказались в тесном запущенном дворике. В доме было темно. О том, кто здесь жил, можно было догадаться по запаху, который за долгие годы пропитал всё вокруг. В очаге горел слабый огонь. В его отблесках едва можно было разглядеть очертания маленькой фигурки — ребёнок сидел перед очагом к нам спиной, скорчившись и завернувшись в одеяло. У двери стоял стол, на нём горела свеча. За столом на коврике сидела какая-то старуха. Её лицо, изборождённое глубокими морщинами, обрамляла густая копна седых волос. Я присмотрелась и вдруг поняла, что это жена пристава, содрогнувшись при мысли обо всех побоях, которые ей пришлось перенести. Однако в глазах её светилась всепобеждающая доброта — так бывает с людьми, терпящими боль ежедневно и ежечасно. Она едва заметно улыбнулась, как бы извиняясь за своего мужа — молча, потому что иначе при нём было нельзя. Я понимающе кивнула, она кивнула в ответ. Мы сели к столу. Женщина пододвинула мне чашку с дешёвым чаем, а пристав вытащил из-под стола глиняный кувшин и как следует приложился к нему. Обтерев рот, он обратил ко мне свои горящие воспалённые глаза.
— Я тогда пришёл пьяный, — сказал он и выпил ещё. — Мы с комендантом напились как всегда. — Помолчав и снова отпив из кувшина, он продолжал: — Пришёл домой, а они уже спали… Она и сын. — Он махнул рукой, сжимавшей кувшин, в сторону детской фигурки перед очагом, потом поднял кувшин к губам, но, передумав, поставил на стол. — Я… я… — Лицо его исказилось, на глазах выступили слёзы. — Я опрокинул свечу… она горела — так же, как эта. — Слёзы побежали по щекам, оставляя блестящие изломанные дорожки. Женщина отвернулась.
— Солома, вон там… Они… мы спали на соломе… Она сразу вспыхнула, а я… Я сразу не заметил — был очень пьяный… Потом они закричали — она и ребёнок… Пламя ударило мне в лицо, я не знал, что делать, не знал, что делаю… но я сказал себе: «Рави, ты солдат, ты учился в Королевской академии, выполняй свой долг, как тебя учили!» Немного очухался и бросился туда, а там, из огня, тянутся руки… я схватил и потащил, выбрался из дома… они кричат и вырываются, а я не понимаю — почему? Потом посмотрел, что держу, а это… это… — Он запнулся, не в силах выговорить. Женщина затряслась в рыданиях. — Это были её две руки, я держал только её… И тогда я услышал, что она кричит: «Сынок! Сынок!»
Он опустил голову, потом резко поднял её и крикнул:
