И ведь что обидно — алфавит-то освоили просто прелесть как быстро! Всего несколько дней, и Оливье в ответ на любой четко произнесенный звук уверенно бил лапой по нужной клавише, а бить по клавише в ответ на предъявление изображения буквы он научился еще быстрее и показал великолепную способность к запоминанию. А вот складывать из букв слова…
Наконец числа 15 января, когда Саша позвонил Диме и позвал его на дачу отмечать прошедший Новый год по старому стилю, Дима плюнул на все и поехал, поручив Оливье заботам доброго соседа-пенсионера.
Когда расставались, Оливье посмотрел на Диму хоть и молча, но так печально, что того немедленно стала есть совесть, но тут же возникло и раздражение:
— Да что ты мне, жена, чтобы и уехать уже от тебя не моги?! — воскликнул он и хлопнул, выходя, дверью.
С дачи Дима вернулся спустя неделю, утром, и отправился с вокзала прямо на работу, к начальству, за разносом и отпущением, по получении которых приступил к службе, с увлечением пересказывая сослуживцам дачные перипетии.
Попав наконец домой и звоня к соседу, у которого оставил ключи, Дима впервые ясно вспомнил об Оливье и тревожно подумал, а подумав, произнес в лицо открывающему дверь Ивану Петровичу:
— Ну, как он тут?
— Исключительно умный пес! — умиленно ответил тот, узнав Диму. — Мы прекрасно провели время, просто прекрасно!
— Дома он сейчас? — кивнул Дима на свою дверь. — Когда один оставался, не лаял, не шумел?
— Да что вы! — замахал руками добряк пенсионер. — Я вообще его голоса не слыхал! Тих как мышка!
«Телевизора без меня, значит, не включал, — думал Дима, вставляя ключ в замок, — действительно умница!», а Иван Петрович тем временем скромно скрылся, не желая нарушать интимной радости встречи после долгой разлуки.
Оливье стоял за дверью. Убедившись, что открывает именно Дима, а не кто другой, и увидев наконец драгоценного своего хозяина на пороге, пес разразился таким бешеным лаем, с такой стремительностью бросился к Диме и стал лапами ему на плечи, что едва не свалил того с ног, но гораздо больше на Диму подействовала огромная, бушующая радость, которую проявила собака, и Дима аж прослезился от умиления и подумал: «Ну зачем такому речь? И так ведь весь как на ладони!», а Оливье вдруг соскочил с него и бросился в комнату, и, пока слегка опешивший Дима расстегивал пальто и снимал шапку и шарф, из комнаты вдруг донесся стук машинки, небыстрый, но ровный и уверенный. Дима замер.
Оливье вернулся в прихожую, держа в зубах лист бумаги, на котором заглавными буквами значилось:
