Я взял рисунок с Бэмби и под левым копытом олененка написал свой адрес и телефон. Потом положил рисунок в синюю папку и протянул Оле. Она взяла папку и вышла из кухни. Через пару минут она появилась и сказала:
– Я положила папку на мамин стол. Я ей скажу, как только она вернется. Обязательно скажу!
Оля проводила меня до ворот мимо недружелюбно рычащего Полкана. Мы постояли у ворот, потом Оля протянула мне руку и сказала:
– Спасибо вам за цветы. И вообще, мне было приятно с вами познакомиться. Со мной еще никто и никогда так не разговаривал! Мама, наверное, до сих пор считает меня маленькой. А это не так! Правда?
– Конечно! – согласился я. – Желаю вам всего самого хорошего, Оля!
И, повинуясь минутному порыву, я поцеловал ей руку. Потом я вышел за ворота и побрел по тихой улице. Дойдя до поворота, я оглянулся. Оля стояла в проеме распахнутой калитки. На мгновение мне показалось, что это Наташа смотрит мне вслед. Я мотнул головой, отгоняя наваждение, и зашагал к автобусной остановке.
Следующим днем я улетел в Москву. Мне нечего было делать в Сочи: это был Наташин город, но – не мой.
* * *
Что я делал в последующие две недели?
Ходил на работу, вечерами валялся на диване, тупо глядя в телевизор…
Короче, я ждал звонка.
Каждый раз вздрагивал, заслышав трель телефона, хватал трубку… И каждый раз это оказывался кто-то из знакомых, коллег по работе или немногочисленных друзей. Я торопливо заканчивал разговор, бросал трубку и снова погружался в состояние напряженного ожидания.
Она должна была позвонить! Не может быть, чтобы не позвонила! Господи, пусть она позвонит!
Она позвонила.
У меня упало сердце, когда я услышал ее голос. Он почти не изменился: такой же мягкий, нежный и мелодичный, словно звенящий вдали колокольчик.
– Здравствуй, Саша! – сказала она.
Я проглотил комок, внезапно застрявший в горле, и хрипло ответил:
– Здравствуй, Бэмби!
Она засмеялась, услышав давно забытое ласковое имя, которым я ее наградил.
– Я знала, что ты когда-нибудь приедешь. Не думала, что так долго придется ждать, но была уверена – приедешь! Смешно, правда?
– Почему смешно, Бэмби? Смешно то, что я всю жизнь любил только тебя, а понял это только спустя семнадцать лет! Понял, что только ты была настоящей в моей жизни, а все остальное – обман и суета!
– Я тоже всю жизнь любила только тебя, Саша! Я никогда больше не была так счастлива, как с тобой. Знаешь, когда мне бывало тяжело и горько, я всегда вспоминала о тебе. Я думала, что ты когда-нибудь придешь, – и все плохое сразу исчезнет! Наверное, так любить можно только раз в жизни, чтобы затем жить этой любовью. Я жила ею все эти годы. Впрочем, вернее, не ею, а воспоминаниями о ней.
