Я взял в руки Наташину голову и, пропуская между пальцами белокурые пряди шелковистых волос, сказал:
– Что толку обсуждать проблемы, которые сейчас мы все равно не в состоянии решить? У нас слишком мало времени.
Наташа целовала мне плечи и грудь, я чувствовал влагу на своей коже и никак не мог понять, плачет она или нет. Для этого надо было взглянуть ей в глаза, но это было выше моих сил!
Как ни тяни шагреневую кожу счастливых минут, они сжимаются с головокружительной быстротой. Только что были – и вот уже нет! Кончились.
Мы стояли возле вагона, я курил одну сигарету за другой и с горечью думал: вот он, конец! Почему так головокружительно радостно начинается любовь и так мучительно больно заканчивается? Зачем она вообще приходит, эта любовь?! Ведь без нее так хорошо и спокойно, и все предсказуемо, как судьба покойника на кладбище: лежишь себе спокойно – и лежи, и никто тебя не тронет, пока твои два аршина земли кому-то не понадобятся.
Поезд дернулся и очень медленно пополз, осваивая первые сантиметры пути от Москвы до Новороссии, а мы никак не могли прервать свой горький поцелуй прощания. На какой-то миг мелькнула шальная мысль: может, она останется?
– Девушка, вы остаетесь или едете? – зычно гаркнула толстая проводница.
Наташа вздрогнула, оторвалась от меня и шагнула в тамбур медленно идущего вагона.
– Пиши мне, адрес я тебе в карман положила, – напомнила Наташа. – Приезжай летом на каникулы к нам! Приедешь?
Я кивнул, хотя уже знал, что не приеду.
Я шел рядом с медленно ползущим вагоном. Наташа стояла и смотрела мне в глаза не отрываясь. Я видел, как синие озера ее глаз заволакиваются туманом. Я хотел схватить ее за плечи, вытащить из тамбура на платформу и крикнуть:
– Мы всегда будем вместе! Всегда!
Но я продолжал идти рядом с постепенно ускоряющим ход поездом. Я словно впадал в сомнамбулическое состояние, тело отделилось от сознания: механическая улыбка, замершая маской на лице; механические слова прощания, идущие не из сознания, а из запрограммированного лингвального аппарата; механическое помахивание поднятой правой конечностью… В груди что-то стремительно холодело, и я подумал, что это умирает любовь. Но это умирал я. Вот платформа кончилась. Последний раз мелькнули в прощальном взмахе милой головки белокурые локоны. Вот и все!
Поезд скрылся за поворотом, навсегда увозя мою любовь. Я отбросил недокуренную сигарету и зашагал к метро. Прежний Саша Гардин остался лежать на платформе вместе с окурком. К метро шагал другой Саша Гардин, у которого была вся жизнь впереди.
