…Еще один шлих навел на воспоминания о реке Унчи. Она громыхала по камням, будто кто-то ехал на телеге по булыжной мостовой. Лагерь был в тесной долине, где ветер дул, как в аэродинамической трубе. По ночам ожесточенно хлопал тент, натянутый над кухней, звенела посуда, собранная в стопку, гремели кружки, висевшие на прибитых к стойке гвоздях.
В седловине лежал длинный снежник. Как-то, возвращаясь из маршрута и решив сократить путь, мы рискнули спуститься по нему. Я первым ступил на снег и, пытаясь тормозить прикладом ружья, заскользил вниз. На крутизне приклад сорвался, и я мешком покатился по склону. По бокам снежника громоздились скалы, Свернуть было нельзя. Внизу, я это знал, снежник обрывался трамплином метров на пять, и я мог бы приземлиться прямо на валуны в реке. Правда, сбоку был узкий снежный мостик над речкой, но попаду ли я на него? Я отчаянно упирался пятками, снег тучей летел в глаза, хлестал по лицу. Склон становился все круче, скорость скольжения стремительно нарастала. Не помню, о чем я подумал тогда. Знал, что надежды на спасение уже не оставалось. Ничем нельзя было зацепиться на плотном, отполированном солнцем снегу. Мелькнула, кажется, одна мысль: «Все, отбегался…» Но с отчетливым «Черт с тобой!» судьба выбросила меня на трамплин, крутанула на снежный мостик и более или менее удачно швырнула в прибрежный кустарник.
Об этом скоростном спуске скоро стало известно в других отрядах. Замещавший начальника партии Миша Шлоссберг издал приказ о категорическом соблюдении правил техники безопасности. Шутник и любитель розыгрышей Боря Любимов откопал в экспедиционном грузе книгу по технике безопасности при геологоразведочных работах и не преминул послать ее мне, красным карандашом жирно подчеркнув слова: «Передвигаться по фирновым и ледниковым склонам и откосам необходимо с помощью ледоруба и страхующей веревки. Спуск по наклонным поверхностям ледников и фирновых полей способом скольжения запрещается…»
Так мы и разбирали весь день шлихи. Позднее, в лаборатории, их обработают, сделают анализы для геологической карты.
Ночью сеял дождик. Шурша, ползали по палатке ручейники — безобидные, но неприятные твари, рыхлые, скользкие, с коричневыми перепончатыми крыльями. Мы с Борей при свечке читали старые журналы, которых скопилось на складах великое множество. Коля Дементьев, задрав кверху бороденку, лежал на спине и не мигая смотрел в потолок. Думал.
Вообще Коле не везло. Он расшибался, тонул, падал, находил, как водится, на ровном месте кочку. Он был удивительно неудачливый — как дед Щукарь. Сугубо городской житель, Коля никак не мог приладиться к бивачной жизни. Сапоги порвал в первые же дни. В жару прел в брезентовой робе. Если можно было пройти там, где мелко, он непременно попадал туда, где глубоко. Начнет сушить на костре брюки, обязательно сожжет. Разряжая ружье, всадит пулю в палатку. Станет рубить дрова, раскровенит лоб или щеку. Он с трудом привыкал к новым словам. Лабаз называл паласом, чехол от спальника — закладушкой, а вместо «укрылся» говорил «окухтался».
