— Как? — Роксана встрепенулась. — И их в плен взяли?
— А как же? Всех одно ждет. Повезут на торги в Гранд — вовсе разбойничий город стал. А там продадут северянам. А что там с нами, девками, северяне делают, знаешь? Не знаешь. Так я тебе расскажу. Опаивает снадобьем их шаман, да душу забирает. Будешь работать, себя не помня, как проклятая, и днями и ночами. Днем-то ладно, к работе мы все привычные. А ночами страшнее…
— Чего же страшнее? — передернула плечами Роксана.
— Говорю же тебе, и ночами работать придется — вот тебе и пострашнее. Своих женщин у них мало, а мужиков много. Догадалась, что ли? А все они огромные, страшные. Видела я один раз северянина…
— А, — беспечно махнула рукой Роксана. — Если себя не помнишь, не все ли равно?
— Так не всегда же не помнишь. Иногда просыпаешься, говорят, как от сна. А рядом с тобой чудовище такое в медвежьей шкуре лежит. Хорошо, если рядом, а то и…
— Ладно, — поморщилась Роксана. — А кочевники им на что?
— Кочевники. Кочевники они и на севере свои делом занимаются. С лошадями дело имеют. На севере лошади тоже с норовом, как степные. Никто лучше за ними не ходит.
— Их тоже опаивают снадобьем?
— Зачем?
— Где это видано, чтобы кочевник в неволе работал?
— Не знаю. И не думала об этом. Своя судьба дороже.
— И много кочевников в живых оставили?
— Интересно тебе? Да их из всей вашей деревни человек десять всего и осталось. Вон, голову поверни, в соседней клетке сидят. Не страшные уже. Теперь других бойся.
Роксана повернула по указке голову, но в свете Селии ничего, кроме железных прутьев не разглядела.
Зато на следующий день, в ослепительном свете Гелиона, она увидела его. Объяснить себе, какое чувство главенствовало над остальными так и не смогла. То ли злорадство оттого, что унижен он и они оказались в равных условиях. То ли стыд оттого, что власть поменялась, а она как была подневольной рабыней, так и осталась.
Ханаан-дэй сидел на корточках в глубине клетки. Его руки лежали на коленях и ладонями были повернуты к Гелиону. Бритый череп не блестел в ярких лучах и уже намечались очертания будущей шевелюры. Он сидел с закрытыми глазами, безучастный ко всему, даже к еде. Грудь, прикрытая лохмотьями изодранной рубахи мерно вздымалась и когда бы Роксана на него не посмотрела — все было так.
Да глаза бы его не видели! Но как нарочно, что бы она ни делала — пила ли воду, болтала ли с Иринией, сидела ли без всякой мысли у железных прутьев решетки — взгляд тянулся к нему.
