Библия, которую читал Иисус | страница 75
150 псалмов отражают различные этапы и ситуации душевной терапии. Здесь есть все: сомнение, паранойя, смятение, низость, восторг, ненависть, радость, хвала, месть, предательство. Когда–то подобное излияние чувств казалось мне чудовищным хаосом, теперь я вижу в нем признак здоровья. Псалтирь показал мне, что я вправе говорить Богу о любых своих чувствах. Не нужно скрывать свои неудачи, не нужно приукрашивать дурное в себе — лучше откровенно сказать обо всех своих слабостях Богу, ибо лишь Он может исцелить их.
Лучше всего эта целительная сила передана в Псалме 50, который, по преданию, создал сам Давид после постыдного поступка с Вирсавией. Царь признает, что совершил прелюбодеяние и убийство: «Тебе, Тебе единому согрешил я». Ему нечего принести в жертву Богу, кроме сокрушенного духа и смиренного сердца, но само признание открывает путь к исцелению. В слезах и скорби Давид исповедуется, и его псалом становится образцом для других исповедей.
Вальтер Брюггеманн предложил назвать «псалмами растерянности» те псалмы, которые передают смятение, признание в грехах или сомнение. Обычно они начинаются с мольбы к Богу об избавлении от беды или отчаяния. С этими мольбами переплетаются поэтические образы скорби, призывы к Божьей справедливости, даже упреки: «Что пользы Тебе, если я умру? Как буду тогда хвалить Тебя?». Однако, научившись выражать эти чувства, автор уже обретает некую перспективу, начинает вспоминать о лучших временах, об исполнившихся молитвах, о тех милостях, которые он не умел ценить. И ближе к концу псалма он переходит к благодарности и хвале. Он чувствует, что его выслушали и очистили. Псалом, как молитва, сам по себе осуществляет это преображение.
Псалом 70 может послужить примером того, как действует эта духовная терапия. В его строфах настойчивые призывы к Божьей помощи сменяются исповеданием веры, а затем новыми страхами, уже относительно будущего. В завершение гимна поэт восхваляет истину и надежность Бога. Воспоминания о чудесах, которые Бог совершал ради Израиля, и о моментах близости самого поэта к Богу успокаивают на какое–то время мучительные сомнения псалмопевца. Многие псалмы передают это настроение. «Верую, Господи, помоги моему неверию»: поэт как бы уговаривает самого себя, нащупывает путь к вере среди приливов и отливов эмоций.
Меня уже больше не смущает эта странная смесь псалмов–проклятий, псалмов–восхвалений, псалмов–исповедей. Теперь я дивлюсь духовной целостности древнееврейских поэтов, которые пытались вовлечь Бога во все области своей жизни, обращая к Нему все чувства, повседневно переживаемые человеком. Не нужно ничего приукрашивать, не требуется «делать хорошую мину», чтобы предстать перед Богом, нет никаких запретных тем. Бог готов говорить с нами о нашей реальности.