— Я замерзла.
— Вставай. Идем.
Мы нашли конный экипаж и поехали к отелю. Отель был большим, белым, сонным, с открытыми балконными дверями и подъездной аллей с толстым слоем гравия, из-за которого лошадь сразу же пошла медленнее. Старый ночной портье вычеркнул фамилию Урсулы, которую я вписал в регистрационную книгу, и дружелюбно сказал, что указывать девичью фамилию жены не нужно.
— Запишем просто «и жена», — сказал он с легкой улыбкой. — Этого достаточно.
Я покраснел, как пион. Нам казалось, что даже мальчишка-лифтер улыбается, и я сурово смотрел прямо перед собой. Когда горничная стелила постель, Урсула вышла на балкон, я хмыкнул и зашел в ванную, и вскоре мы стояли одни посреди комнаты, глядя друг на друга.
— Ну — вот мы и на месте! Сигарету?
Спичка сломалась, рука Урсулы слегка дрожала.
Мы чувствовали себя совершенно не в своей тарелке. Холодная атмосфера в номере отеля, где все чисто и неуютно. Пережитое волнение. Только ли? Усталость. Я ощущал себя выжатым, измученным, как после маневров; Урсула стояла с опущенными плечами, с карими глазами, никакие глаза не могут смотреть с такой бесконечной печалью и усталостью, как карие; и оба не знали, ждет ли один этого от другого или думает, что этого ждет другой; и можем мы, хотим этого, или оба будем неловко силиться доставить другому удовольствие, не зная, что именно нужно делать? Или будем делать это не так? Напрягать не те мышцы и в конце концов отдалиться друг от друга по вынужденной необходимости, измученными усталостью и воображением?
— Пойду, докурю на балконе, пока ты… разденешься.
Это было ужасно. Неужели я даже не посмел сказать «постель»?
Может ли быть что-то спокойнее ночи? Горы были чем-то массивным, громадным в темноте, ждущим дня, чтобы показать, как они выглядят. Большая гора, громадная гора, завтра я увижу тебя, завтра тебя увидит Урсула. Завтра мы выспимся, позавтракаем в твоем обществе, поговорим о том, чтобы посетить тебя. Сейчас темно, и показать нам тебе нечего.
— Теперь можешь войти.
В ванной один стакан для полоскания рта был почти до середины налит коньяком. Другой пуст, но я чувствовал по запаху, что и в нем был коньяк. В бутылке ничего не оставалось. Я поднял стакан.
Если скажу, что мы очень устали, Урсула может подумать, что я просто проявляю заботливость, поэтому ответит — да, конечно; мы зайдем в тупик, и оба будем бояться заснуть первыми. Возможно, она будет и слегка разочарована, несмотря на смертельную усталость. А если скажу…
