Боялась пошевелиться.
Да и сил на это не было.
Дикий кашель, дикий хрип.
Какое-то глупое дежа вю.
Дверь скрипнула.
— Эй, ты чего? — послышался испуганный девичий голос.
Лишь повторным хрипом, кашлем я смогла ответить ей.
— Ты как? — нависла надо мной чья-то тень.
В глазах все мутнело. Кружилось. Пелена. Серая пелена не давала мне возможности видеть мир.
— Я сейчас врача позову.
— Гуд… Хойка, — прохрипела, прокашляла я малознакомые, едва различимые звуки.
— Хойк? Что Хойк?
— Позови его…
* * *
Следующее, что я помню, так это то, что я очнулась в знакомой мне комнатке. Лежала на небольшом мягком коричневом диванчике.
Я попыталась оглядеться по сторонам.
На стенах увешаны фотографии спортсменов. Плакаты, вырезки из журналов.
А вот целая выставка медалей.
Еще взгляд в сторону — на полу одиноко лежал баскетбольный мяч.
Еще левее — на маленьком потертом крючочке висела черная курточка.
Куртка Гудвина.
Я лежала на диванчике в его коморке. Подсобке.
— Ты как? — неожиданно раздался где-то позади знакомый мне голос.
Я попыталась обернуться, но дикая боль во всем теле тут же пресекла эту глупость.
Невольно ойкнула от боли. Скривилась.
Гудвин торопливо обошел вокруг и присел на корточки рядом.
Взял за руку.
— Ты как?
— Эмиль.
— Я понял.
— Он меня… укусил…
— Нет. — Тяжело сглотнул. — Он…. он…. в общем, ты — не Игрушка больше. Ты не Меченая.
Что?
Глаза округлились до боли.
Трудно было понять. Поверить.
Не хотелось верить.
Я еле свыклась…
Он вышвырнул меня? Вышвырнул из своей жизни?
Зачем мне такая свобода?
Зачем мне такая жизнь?
Эмиль…
Стоп.
Я подняла свой взгляд на Гудвина.
Боль плескалась в его глазах.
— Ты же теперь слышишь мои мысли?
— Да.
Тяжелый вдох. Тяжелый выдох.
Теперь я снова открыта для игры вампиров.
И куклой уже могу быть кому угодно.
Слезы сорвались с ресниц, предательски обжигая щеки.
— Габи. Не плачь.
Робко коснулся моей щеки своей ладонью. Ласково провей ею по моей коже.
— Не плачь, прошу.
— Гудвин. Гуд, я боюсь. Я боюсь. Я не хочу быть Куклой. Не хочу.
— Я понимаю.
— Я боюсь их. Боюсь их обоих. Теперь они вольны творить со мной, что угодно.
То, что делали с Матильдой.
— Я боюсь, — слова вырывались из груди, не спрашивая очереди.
— Габи, милая, ну, не плачь.
Я смотрела в его глаза и видела искреннюю боль. Видела в них любовь. Поддержку. Видела преданность.
— Гудвин. Гудвин. Спаси меня. Укуси. Сделай Игрушкой.
Тишина.
Жестокое молчание.
Молчание в пучине дум.
Его взгляд на секунду ушел в сторону. Утонул в пустоте.
— Я боюсь их.
