(Мф. 17, 21), как сказал Сам Основатель жизни человека.
Молитва без поста, то есть без свободы сердца от всего в мире, от всяких ценностей, зависимостей и привязанностей душевных и плотских, не есть молитва, но то, что Спаситель называет многоглаголанием. Не уподобляйтесь, говорит Он, язычникам, которые думают, что во многоглаголании своем будут услышаны (Мф. 6, 7). Знает Отец, что нужно нам. Ему нужно не столько само наше прошение как таковое, но нужно Ему соединение нашего духа с Ним, с Его Духом. Чрез прошение ли, чрез покаяние ли, чрез благодарение или славословие наш дух соединяется, сродняется с Духом Божьим и оживает, воскресает, находит в Нем свое блаженнейшее бессмертие.
Оттого молитва, как произношение определенных слов еще не есть молитва. Но молитва обусловлена освобождением сердца от греха, от пристрастия к тленному; хотя бы на единое мгновение! Она связана с жизнью сердца.
Пост, во внешнем выражении своем, есть, конечно, и упражнение, в смысле приобретения опыта. Тренировка своего тела и своей души, закалка чувств, очистка ума, оснастка своего жизненного корабля для встречи вечности, а пред нею последнего шторма, последнего всежизненного наводнения: смерти.
Смерть предлежит всем. И тем, кто о ней думает и к ней мудро готовится, и всем прочим, прячущим голову своей души от смерти в песок мелких чувств и переживаний. Как страус не спасается от смерти подобным маневром, так и люди не избегают своей кончины оттого, что они о ней стараются не думать.
Но только думать о смерти мало. Надо думать чисто, мудро, целесообразно, религиозно. Пост этому учит. Он удаляет не только забвение о смерти, но и легкомысленную о ней память. Эх! в жизни живем мы только раз! – несутся восклицания хохочущих и опьяненных людей. Конечно, это не есть память о смерти. И не все воины, глядящие бесстрашно в лицо смерти, имеют благословенную о ней память.
Религиозная память о смерти есть память о конце всей старой номенклатуры ценностей и переживаний этой жизни; и благоговейная память о новой, о бессмертной жизни в мире вечной божественной правды и гармонии.
Христианская память о смерти есть память не о смерти, а о Жизни, память обетованного. Как у древних евреев была память о земле обетованной, так и у христиан есть память о будущем торжестве Жизни за узким входом в смерть. Оттого христианская память смертная всегда светла. Она ободряет и укрепляет человека в этой земной жизни, ибо чрез нее он созерцает уже здесь семя будущего. Во всех временных явлениях находит бессмертный смысл, видит отсветы непреложной и светлой вечности.
