— Я не понял Жека, ты щас мне комплимент что ли отвесил? — спросил опешивший Кабан.
Илюша Кабанов после дружеской встречи проследовал к своему автомобилю. Закрапало. Дверцу ему отворил тот самый охранник, спросив:
— Кабан, почему ты с ним так себя по клоунски вёл?
— Во-первых, я всегда мечтал стать актёром, во-вторых, не обманешь — не проживёшь, и, в-третьих, он сам меня таким хотел видеть, — ответил Илья.
— Здорово, Микола! — поприветствовал соотечественника напарник.
— Здоровеньки булы, Серго! — ответил усач с улыбкой, привстав из кресла, пожал товарищу руку.
— Слухай, братко, там в восьмой камере клиенты дюже намусорили. Прибраться трэба, так ты бы занялся, — проговорил сослуживец.
— Сейчас займусь, — лениво заявил Микола, взяв в шкафчике ведро, щётку, тряпку и швырнув с брезгливостью тряпку в ведро, пошёл к восьмой камере. Но на полпути его вдруг осенила мысль…
"А кого мне сегодня выбрать?"
Мужчина зашёл в камеру, где томился знакомый Семёныч, который, несмотря на скудный рацион тюремной пищи, ничуть не похудел.
— Вставай, сволочуга, пора делом заняться! — сказал хохол, снова отвесив толстяку пинок.
— За что? — всхлипнул барыга.
— За сало! — пояснил стражник.
— Но я ведь не брал!!! — оправдался заключённый.
— Знаю, что не брал. Но осадок-то остался! — брякнул Микола, закрутив левый ус.
Делать нечего, нехотя взяв ведро с тряпкой, поплёлся Семёныч, ведомый надзирателем к месту беспорядка. Кандалы на запястьях звонко стукались о цинковое ведро, нервируя Миколу. Глухая стальная дверь камеры с мерзким, пробирающим до озноба скрипом отворилась, распахнув растёкшуюся кровавую лужу на кафельном полу, и мириады запёкшихся тёмно-бордовых пятен.
— Ч-что эт-т-то т-такое? — в ужасе промямлил арестант.
— Ясно что. Кровь, — спокойно отозвался охранник. — Чего дрожишь?
— Я б-боюсь… — просипел Семёныч.
— Ах ты, тварь, людей, значит, наркотой губил, а крови боишься?!! — вспылил Микола, с силой запихнув жирдяя внутрь. — Давай, скотина, до блеска, чтоб тут всё оттёр, не то зубы тебе живо пересчитаю! — пригрозил он.
Преодолев животный страх перед увиденным, торгаш начал вазюкать тряпкой по луже, выжимая её в ведро. Надзиратель, пододвинув к себе табуретку, сел.
"Эх, мать честная, что-то совсем тошно себя чувствую в этом чистилище. Уже прямо невыносимо как мерзко на всё это смотреть… — подумалось Миколе. — Да-а… Если б я не знал, что здесь не люди, а твари сидят, то относился бы к ним по-человечески. Наше дело маленькое, за порядком следить, слава Богу, мы этого беспредела не касаемся, иначе бы я не смог вынести тяжкого груза на душе. Хотелось бы, конечно, знать, почему хозяева выбрали именно нас в работники, почему с Украины, из Киева? Что, москалики на такую высокооплачиваемую халтуру не согласились бы?
