— Кого ты пригласил? — спросила она.
— Виконта Уикхема, лорда Мэнфилда и графа Келлума, — поведал он, очевидно воодушевившись ее вопросом. — Все они молоды, — добавил граф с надеждой в голосе.
Она знала Уикхема и Келлума. Уикхему было чуть больше двадцати. Привлекательный парень, но по сути неоперившийся юнец, который не думал ни о чем, кроме охоты, в которой видел, к сожалению, скорее забаву, нежели способ добыть пропитание.
В то же время Келлум не любил никого, кроме себя самого. Он вечно прихорашивался перед стальным зеркалом.
О третьем ей даже думать не хотелось.
Почему бы им всем просто не оставить ее наедине с ее музыкой и книгами? Тогда Линнет была бы совершенно счастлива. Она не хотела замужества по необходимости, как у ее родителей. Мать ее была мегерой, а отец старался по возможности не обращать внимания на жену. Они мучили друг друга — только и всего.
Линнет не хотела провести жизнь подобным образом. Но не обидит ли она этим своего отца.
— Папа, а что если я не найду никого, с кем смогу ужиться? — девушка даже не думала о возможности полюбить.
Граф казался совершенно несчастным.
— Твоя мать говорит, что тогда тебя придется отправить в монастырь, — он взял ее за руку, — Мне нужен наследник, дочь моя. Я чувствую себя не очень хорошо и…
И она старшая из троих дочерей. Сыновей у него не было.
— Я попытаюсь, — согласилась Линнет, не зная, что ей еще делать.
Отец просиял.
— Я знаю, ты сможешь. Они мужчины хоть куда. Все трое.
В горле у нее застрял комок. Ей было известно, что она и сестры не оправдали его ожиданий. Отец старался этого не показывать, но странная тоска в голосе, когда он говорил о молодых людях, выдавала его с головой. Линнет понимала, что она — любимица отца. Она любила двух своих младших сестер, но ни у кого из них даже изредка не появлялось в голове ни одной серьезной мысли.
— Я и в самом деле постараюсь, — сказала она снова. Так и будет. Ей придется отложить в сторону лютню и мечты и исполнить свой долг.
***
Рис с ужасом смотрел на Дункана.
— Да вы рехнулись, мой господин!
Рису единственному могло сойти с рук такое вольное обращение к нему. Он получил это право с тех пор, как несколько раз спас Дункану жизнь. Это вовсе не значило, что Дункан позволял себе тоже самое в отношении Риса.
— Ты же сам говорил мне, что из меня бы вышел неплохой трубадур.
— Я льстил вам.
— Так ты полагаешь, что я могу потерпеть неудачу?
— Ага.
— И что я не смогу сыграть на виоле?
— Ага, — твердо настаивал Рис, — Вы не знаете ничего, кроме боевых песен. Вам не известны песни, которые желают слушать молодые леди.
