Они говорили о том лете и об удивительной их встрече, и Каштанов вспоминал теплый мягкий камень над пропастью, и шум моря далеко внизу, и то, как он прижимал к себе Алену, еще не зная ее имени, и совершенно не боялся уронить ее. И непонятно огромное солнце, торопливо уходившее за горизонт, чтобы оставить их наедине, вспоминал он, а потом, нарушая уговор, нечаянно стал думать о ребятах.
Он увидел их не учениками и воспитанниками, а юношами и девушками, которые любят или им предстоит еще любить, обниматься, сидеть на скале, обхватив любимую и прижимая ее к себе. В несколько мгновений он перебрал в уме ребят одного за другим и девушек одну за другой, и в эти несколько мгновений успел остро полюбить за каждого и за каждую.
— Ты что, Алеша? — спросила Каштанова.
— Да так, ничего, — сказал Алексей Алексеевич и покраснел.
Позже Каштанов шутя называл эти несколько недель «эпохой больших разговоров».
А началась эта «эпоха» с того, что однажды он спросил Елену Васильевну:
— Скажи, Алена… Вот ты школу кончила… Десять лет в школе училась… Скажи: сколько раз ты с кем-нибудь из твоих учителей одна, с глазу на глаз, по душам разговаривала?
Каштанова задумалась, потом ответила:
— Ни разу. Ни с кем и ни разу за десять лет…
— А ты сама? С кем из учеников твоего девятого класса ты по душам разговаривала?
— С Мишей Логиновым… С Аней Пугачевой…
— Всё? Не густо… А их у тебя, между прочим, три десятка душ.
— Да некогда, Алеша… Столько нагрузок, а еще сиди разговаривай? Ла-ла, ла-ла…
Каштанов вздохнул.
— Конечно, некогда… Конечно, хочется что-то сделать, а не ла-ла… Но без этого ла-ла людям одиноко… И вот смотри, чуть только провинится человек — сразу у нас и время находится и желание. Вот это мы умеем распекать. Умение распекать считается необходимой или даже главной частью педагогического мастерства! Воспитатели-распекатели! А поговорить — не умеем и не знаем даже, с какого бока к человеку подойти, если он ни в чем не провинился.
Но, как говорил всегда Каштанов, «главное в жизни что? Главное в жизни — вовремя спохватиться». Спохватились и положили за правило: каждый день с кем-нибудь разговаривать, по очереди, неторопливо, обо всем на свете — без плана, без задачи, а просто так. Расспрашивать о жизни, об увлечениях, о заботах. И — не ругать, не делать замечаний, не читать нотаций, не говорить о недостатках, ни в коем случае!
Ребята были заинтригованы. Всё видали за девять лет такого не было. Сначала все были уверены, что идет какое-то тайное расследование: кто-то что-то натворил, и вот теперь копают… Предположения были самые фантастические, и идти разговаривать никто не хотел: «А о чем спрашивать будут, а? О чем? Я ничего не знаю!» Но постепенно оказалось, что ничего страшного не происходит, и главное, все, о чем говорят, по всей видимости, остается в тайне. Тогда началось обратное движение: все захотели разговаривать с Еленой Васильевной или Алексеем Алексеевичем по душам, все спрашивали: «А когда меня позовете?» — или просили: «Позовите меня еще, а? Ну что вам стоит?» Много неожиданного открылось в этих разговорах перед Каштановыми — и в ребятах и в себе. Оказалось, что это так трудно — снять с себя шлем учителя и не отвечать на каждую реплику замечанием или сентенцией! Но особенно много размышлений вызвал у Каштановых разговор Елены Васильевны с Клавой Киреевой, королевой Семи ветров.
