Я вдруг подумал, что вместе с колдуном Митрофановым они составили бы замечательную актерскую пару для индийской мелодрамы о разлученных во младенчестве близнецах…
Как обычно в общении с чужими, К. был приторно-сладок. Челядь он бил.
– Доктор, доктор! Как жизнь молодая? А-а? Проказничаете, наверное?
Я честно ответил, что не без того.
– Что интересного люди потеряли на этот раз? Иногда теряют такое… Вам нужно мое содействие? Или… консультация? – Пауза была какая-то странная.
По дороге я склеил из имевшихся фактов краткую версию происходящего и сейчас изложил ее: как мы когда-то в поисках заблудших детей сильно обидели тамбовских язычников-вудуистов, как они теперь пытаются отмстить неразумным нам, как один из незадачливых мстителей угодил на больничную койку – и насколько мне необходимо поболтать с ним прежде, чем до него доберется карающий меч.
К. некоторое время вдумчиво рассматривал меня, а потом предложил выпить виски.
– Это выполнимо, – сказал он, глядя на меня поверх бокала. – Это даже не будет вам ничего стоить. Одно условие: если (он выдавил это «если», совершенно не меняя интонации, но так, что не заметить мелькнувшего острого жала было невозможно) вам в процессе поиска попадется такой весьма потертый темно-коричневый «дипломат» из фальшивого крокодила с дохлым кодовым замочком – вы доставите его мне, не открывая. Потому что если все обстоит именно так, как мне сейчас подумалось, он вполне может попасть вам в руки. Предупреждаю: это чрезвычайно опасная вещь.
Уж не тот ли самый, который мы искали года три назад, хотел спросить я, но вместо этого сделал простецкую морду и смело предположил:
– Бомба?
Он засмеялся:
– Бомба – чепуха. Взорвалась – и нет ее. Это другое. Гораздо, гораздо опаснее… Ну, мы договорились?
Мне вдруг захотелось встать, сказать, что нет, не договорились, – и уйти. Искать страшный «дипломат» из кожи фальшивого крокодила… Но на этот раз я не прислушался к интуиции, а пошел по порочному пути логики, предпочтя нормального живого свидетеля.
Как известно, от синицы в руках толку мало: в ладошку нагадит, в палец клюнет и улетит.
Но я, подобно многим неразумным, выбрал синицу.
Нас пропустили к травмированному: меня и Рифата. Стоящий у двери сержант словно бы не заметил нас, а врачиха, пожилая усталая тетка, буркнула: «Только недолго…»
Палата с панелями школьно-коричневого цвета была узкая, как коридорчик в никуда. Даже у окна имелась только половинка – правда, зарешеченная. Две койки стояли вдоль стены. На той, что ближе к двери, лежал и хрипло дышал голый изможденный мужик, привязанный за руки. Седая щетина ярко проступала на лиловых щеках. Простыня под ним пропиталась мочой. Беззубый рот был приоткрыт, и по нижней губе ползала муха.
