– Ладно, – сказал Крис. – Кто не лабал – тот не лажался. Ты мне вот что скажи – зачем жабу крестить?
– Старинный языческий обряд, – уважительно сказал Кавтарадзе. – Да не знаю я ничего толком, лабу обеспечиваю… деньги приличные, на жмурах столько не заколотишь…
– А Страшного Суда не страшитесь ли? – вкрадчиво спросил Сильвестр.
– Лабухи и там нужны будут, – махнул рукой Гоги.
Публика подобралась пестрая. Были здесь банкиры из небогатых, старые девы библиотечного вида, увечные бандиты, профессиональные тусовщики, депутаты Государственной думы, коммерсанты, молодые поэты и немолодые выцветшие панки, известные журналисты и неизвестные писатели, опасного вида подростки с испитыми подругами неопределенного возраста, религиозные неформалы с блаженными личиками, офицеры разных родов войск, но все при орденах и в темных очках, разнокалиберные и разнопородные иностранцы, а кроме того, молодые люди обоего пола, одетые небрежно, но с хорошей выправкой и сдержанными движениями…
У стены развернули передвижной бар; впрочем, подбор напитков был изрядный. Как и цены.
Широко разрекламированное шоу лилипутов и трансвеститов на поверку оказалось коротким, жалким и ничтожным зрелищем.
Когда обрывки пестрой бумаги, в которую артисты были упакованы до начала действа, размели метлами по углам, на подиуме быстро смонтировали металлическую клетку высотой метра три. В клетку втащили газовый кузнечный горн, хромированную наковальню, церковную купель; под потолком клетки на длинных проволочках развесили всяческие металлические предметы: болты, обрезки труб и рельсов, кастрюльки и ложки… Рядом с клеткой монументально воздвигся брандмейстер с усами на лице и шлангом в руках.
Жабу внесли отдельно. Жирное фиолетовое тело заполняло собой стеклянный шар аквариума.
– А килограммов шесть вытянет… – раздумчиво сказал доктор. – Значит, окороков – два кило.
И вздохнул.
– Довыдрючивается бомонд, – тихо сказал Сильвестр. – То свинью нарекут Россией, а потом зарежут, то жабу окрестят…
– Ильича в виде торта сожрали! – наябедничала Хасановна.
– Верую в господа бога единого, в двух провозвестников, в трех святителей, в четырех евангелистов, в пять хлебов, в шесть брусьев скинии, в семь смертных грехов, в восемь дней освещения дома господня, в девять скорбящих отроковиц, в десять заповедей, в одиннадцать спартаковцев, в двенадцать первоапостолов, в тринадцать сыновей Измаила…. – Сильвестр с шипением втянул в себя окончание загиба, которое было совсем уж нецензурным.
