Он сделал знак Мютано. Тот кивнул и с угрюмой улыбкой вытащил из-за пояса белый кожаный мешочек, развязал и высыпал на ладонь левой руки четыре маленьких камешка. Я распознал в них черные опалы, зловещие камни с дурной репутацией, приносящие несчастье своим владельцам.
Астольфо назвал форму каждого.
— Это шарик, это овал, это маленький ромб, а этот, чуть побольше — картуш, или завиток. Мютано, а где крохотный стреловидный опал?
Мютано широко улыбнулся и достал из-за желтого кожаного манжета еще один опал, чернее остальных, в виде наконечника стрелы.
Астольфо легонько похлопал в ладоши, после чего стал радостно потирать руки.
— Итак, наше предположение оказалось верным. Для камня была выбрана форма оружия, хотя это всего лишь предрассудок, а не истинная наука.
— Не пони… — начал я.
— Тебе пора избавиться от своего шутовского одеяния, — перебил Астольфо, сорвал с меня цветастое тряпье и, смяв его, отбросил на пол из каменных плит.
— Ты будешь учиться усерднее, если перестанешь постоянно вспоминать о своем позоре. Давай-ка выпьем по кружке пива, чтобы смыть горечь объяснений.
Он легко спрыгнул на пол, поставил на стол три кружки и налил в них пенящегося пива из глиняного кувшина. Мы дружно подняли кружки и попробовали крепкого напитка. Да, такое пиво способно озарить радостью даже самые мрачные мгновения.
— Помнишь, как Кробиус, демонстрируя нам алмаз, рассказывал о графине?
— Да. Он превозносил ее великодушие, но жаловался на слабость разума, особенно ярко проявлявшуюся в последнее время.
— Прекрасно. И ты помнишь, каким термином он обозначил эту слабость разума?
— Он сказал, что в ней отсутствует надлежащий зов воли.
— Вот именно. Зов воли. Скажи, в своих усердных изучениях деяний магов и старинных саг ты никогда не встречал столь странных слов?
Что-то зашевелилось в глубине моего сознания, как мышь в углу ларя с зерном.
— Это то ли школа, то ли кружок философов, сформулировавших некие правила о природе власти. О том, кому позволено править, каким образом должен осуществляться выбор наследника князей, графов и других аристократов, и…
Пыльная, изъеденная червями рукопись внезапно стала рассыпаться в моей памяти.
— Возможно, ты лучше вспомнишь, если я скажу, что недоброжелатели именовали это сборище мыслителей «Членистоголовыми» или «Членовластами».
— «Маскулинисты»[2], — воскликнул я. — Да, они были уверены, что на дощечках судьбы записано звездами право мужчин и только мужчин властвовать над людьми. Они искренне считали, что это единственно правильный порядок вещей. Любая женщина, занимающая трон или первое место в своих владениях, совершает некий древний и незаконный акт узурпации, который и привел этот мир в нынешнее состояние хаоса.
