Точилов разбудил его сильным певучим окриком помора:
— Василий Алексеевич! Мотает сильно. Надо плавучий якорь.
Капитан кивнул, но какая-то безучастность звучала в ответе его: «Да, сейчас»… Вдруг матросы услыхали страшную ругань. Они удивились. Ругался Клюев, сдержанный человек, от которого редко можно было услыхать бранное слово.
Капитан ругался, потому что… выронил обледенелое весло.
Обледенелые весла еще до него выпустили из замерзающих рук Никаша, Нетленный и Воронцов, но что капитан простил подчиненным, того не мог простить себе…
— Д-даже весло выронил… Т-теперь я лишний… балласт. За спиной матросов раздался глухой звук, как будто треснул продавленный ногой ослабевший лед.
Капитан застрелился из охотничьего ружья.
Видимо, не мог вынести капитан и того, как на его глазах гибнут товарищи, друзья. Ледовитый океан чинил расправу: опустили за борт окоченелые тела Никаши Антуфьева, Володи Нагибина, Павлика Меньшикова, Вани Нетленного, Коли Бодонского, Жоры Пустынникова… Совсем молодые — по двадцать с небольшим…
Но Точилов не так просто сдавался в своих ухищрениях поднимать бодрость людей. Ни с того, ни с сего он начал поносить себя самым нещадным образом:
— Вот я какая дура! Забыл захватить бритву «Золинген». Мировая бритва…
— Что с тобой, Герасим? Неужели ты думаешь, что нам придется бриться?
— Вот несчастье, вот несчастье! Забыть такую бритву. Ни точить, ни править — полгода брейся…
Непередаваемая искренность была в голосе Точилова. Она подкупила руслановцев так сильно, что и другие стали припоминать, что ценного и кем посеяно на «Руслане». А особенно жалели голландский, в белых жестяных коробочках, душистый табачок. Нет, нет, совсем еще не табак дело! Новые силы обрели руслановцы, налегая на весла…
На пятый день их осталось трое. Не было сил грести, руки не держали весел. Лишь парус из простыни гнал шлюпку по ветру.
— Андрюша, обернись! Что-то стучит.
— Брось, Герасим! Это тебе мерещится. Мне пять суток мерещится — помпы стучат. Это я месяц на «Малыгине» наслушался, как помпы стучат. Вот и теперь…
— Я тебя очень прошу, Андрюша, обернись! Мотор стучит.
— Какой тебе мотор! — ворчал под одеялом Попов…
Точилов стянул шапку и слабо помахал ею в воздухе.
Легкая усмешка пробежала по заострившемуся лицу Бекусова и сразу же застыла на нервно задергавшейся скуле. В волнении запрыгали губы, щеки облила краска.
Это он обернулся и увидел корабль.
Что произошло дальше, вы уже знаете из судового журнала «Рингселя».
