Отсюда ясно слышалась канонада. Пушки били редко, лениво, словно устав от многодневной изнурительной работы. Мимо провезли в тыл разбитое орудие.
Повозка Верещагина свернула в проулок, и Василий Васильевич оказался свидетелем неожиданной сцены. Донской казак с притороченным к седлу молодым барашком стоял против Скобелева.
— Кто такой?
— Рядовой Донского казачьего полка Тюкин, ваше првеходетво… — приложил тот к виску дрогнувшую руку с висящей на ней плеткой. Лицо его стало кирпичного цвета.
— Где взял хурду-мурду? — грозно спросил генерал, кивнув на барашка.
Тюкин заюлил:
— По степу, глупой, мотался, ваше првеходетво, ажник одичал. А тылы наши иде-то…
Подбежал запыхавшийся тонконогий болгарин, воздев руки, закричал:
— Мой!..
У Скобелева от гнева перекосилось лицо. Он плетью со всего размаха огрел казака по плечам раз и другой:
— За брёх… Вор!
Болгарин опешил, кинулся к Скобелеву:
— Не надо, я подарил.
— Верни! — свирепо приказал Скобелев казаку и поскакал прочь.
Тюкин протянул болгарину барашка, но тот не пожелал взять, показывая казаку на плечи, выражая жестами огорчение, что вот из-за него досталось братушке. Тюкин не осмелился ослушаться приказа, отпустил барашка, небрежно сказал:
— Эка невидаль. Брань да огрев на вороту не висят.
…Скобелев соскочил с коня у крыльца белой избы, бросил поводья широколицему, с недобрыми глазами, ординарцу. Увидев приближающегося Верещагина, пошел ему навстречу, радостно улыбаясь и распахнув руки. Василий Васильевич вышел из повозки, опираясь на палку, сделал несколько шагов к Михаилу Дмитриевичу. Они троекратно облобызались.
— Дорогой Вэвэвэ! Ночуете у меня, — решительно объявил Скобелев и кликнул своего денщика: — Круковский, внести чемодан гостя в комнату!
Верещагин был одним из немногих, кого Скобелев называл на «вы».
За время, что Василий Васильевич не видел Михаила Дмитриевича, тот осунулся. Лицо его было утомлено, в уголках губ словно бы запекся белый комок. Скобелеву можно было сейчас дать много больше его тридцати четырех.
Они вошли в небольшую, опрятную, с низким потолком комнату. На мешке с кукурузой стоял сундучок, обтянутый кожей, а на нем, в стакане, свечной огарок. В углу валялся барабан, на столе лежала наградная золотая сабля с надписью: «За геройское, достойное русского имени поведение в боях», рядом с ней — бритва в черенках.
Странно выглядел в этой избе нарядный шемаханский ковер, наброшенный на какое-то подобие тахты.
— Располагайтесь, — предложил Скобелев, а сам вышел в соседнюю комнату.
