«Э, братец мой, — с горечью думал Верещагин, — поведал бы я тебе байку, как кабардинцы послали депутацию к Александру I и седовласый глава депутации обратился к нему со словами: „Мы знаем, государь, ты великодушен и милостив, желаешь нам только счастья. Но мы слышали, что около тебя есть дурной человек по имени Правительство, от которого мы страдаем, — прогони его, молим тебя!“.
Поведал бы тебе, да стоит ли на твою рану соль сыпать? Может быть, ты из тех, кто порох и не выдумает, но, видно, честный человек, и у тебя не менее моего болит сердце при виде того, что творится, вот и захотелось сейчас выполоскать свои печали».
Мимо палатки прошли два солдата. Ёрный голос произнес восхищенно:
— Вино-то знатное! Впрысни каплю полудохлому лошаку — самого губернатора лягнет!
Где-то рядом хрустели кони. Звякал цепью буйвол. Пахло скошенным сеном. Завели свою музыку кузнечики.
— Да простят меня законы устава и чинопочитания, — продолжал капитан, — но это, наверное, о нашем корпусном генерале сказано: когда господь бог решал, кому дать ум, генерал был на маневрах. Иначе, как объяснить, что мы, не рекогносцировав местность, полезли в лоб на самые укрепленные редуты, абсолютно не зная системы огня?! Ведь если говорить без драпировок, происходит бессмысленное перетирание жизней в пыль. Странная, невежественная кампания! Хаос неподготовленности… И с кого спрос? Ну что мы за народ? Платим огромную цену за ошибки, прозреваем, чтобы вскоре все начисто забыть!
«Нам вскружила голову удача форсирования Дуная, — думал Верещагин, — и мы недооценили врага, потому что до этого долго кричали, что он разлагающийся труп. А теперь впечатление такое, будто темной ночью налетели на стену, а стена эта — войска Османа».
— В первую Плевну мы прорвали линии окопов и отхлынули — кончились патроны. Во вторую — наступление начал на правом фланге Пензенский полк… На открытом месте, без артиллерийской подготовки, без конницы. Почти весь полк полег! А?! — выкрикнул капитан и хрипло закашлял, в груди у него заклокотало. — Мой полк… Пересилив кашель, закончил:
— Скобелевская казачья бригада геройски себя показала в бою… А когда пришлось отступать, всех до одного своих раненых унесли… Под Скобелевым убило два коня… Он водил и пехоту в штыки.
Капитан долго выбивал трубку о какую-то деревяшку, сказал виновато, устало:
— Ну, заговорил я вас, спать будем…
* * *
Не просто складывалось отношение Верещагина к Скобелеву. Ему отвратительна была жестокость Скобелева в Средней Азии, его кровожадное: «Пленных не брать!», отдача города солдатам «на поток». Верещагин с брезгливостью держал в руках карту туркестанских походов, подаренную ему этим конкистадором XIX столетия с надписью: «Надо кровью нагнать страх».
