— Ложись, чтоб тебе не встать!
Фаврикодоров улегся, спрятав под подушку французский шестизарядный револьвер «Лефоше». Прикоснулся кончиками пальцев к граненому стволу, звездочкам на барабане. Вскоре стал притворно похрапывать.
В соседней комнате зашептались, молодой девичий голос успокаивал:
— Ничего, баща[6], потерпи еще… Скоро русские придут.
— Сил нет, Кремена…
Пропели вторые петухи.
Фаврикодоров проснулся рано утром, едва зарозовела заря. С порога разглядел владения Конова: изба покрыта соломой, низ выложен камнем. Небольшой сад обнесен плетнем.
Хозяин, мужчина лет сорока восьми, прибирал двор. На болгарине — куртка из домотканого сукна, широкие, подпоясанные красным кушаком шаровары; несмотря на теплынь — барашковая серая шапка, а на ногах — белые носки и опанки из полотна.
Дочь хозяина — Кремена, в грубом сукмане-сарафане поверх вышитой рубашки, с простеньким браслетом на запястье правой руки, несла на коромысле воду из колодца в избу. Была девушка светловолоса, зеленоглаза, сильна и на постояльца глядела с неприязнью. У нее лицо с тем легким загаром, что встретишь только у сельских девушек, словно бы солнце к матовости осторожно прибавило негустой коричневый тон.
Фаврикодоров решился. Когда отец и дочь вошли в комнату, он оказал на чистейшем болгарском языке:
— Русский я… Вы меня не бойтесь. — Достал нательный крест, поцеловал его: —Клянусь богом!
Ивайло оцепенел от неожиданности, вобрал голову в плечи. Кремена же поверила сразу и просияла.
— Ох, дядечко, поскорее бы подлых прогнали! На улицу выйти нельзя — турки грабят, насильничают. Да вы погодите, — спохватилась она, — я вмиг яичницу с салом приготовлю.
— Свиней-то турки не трогают, — пояснил Ивайло.
Через несколько минут они втроем сидели за столом. На нем появились брынза, пшеничный хлеб, домашняя колбаса. Фаврикодоров расспрашивал:
— Турок в Систово много?
— Не более пяти таборов[7], — охотно отвечал Конов, — у низамов[8] лагерь здесь, недалеко от нас.
— А батарей сколько?
— Одна. На скале у Дуная… «Золотой» ту батарею они прозвали. Когда ее англичанин строил, в земле нашел старую золотую монету.
— А кто здесь начальник у войск?
— Собака Халиль-паша. Целыми днями слюной брызжет, кричит: «Что за воинов мне прислали?! Ишаки неумелые!». Я от этого шелудивого Кремону прячу. Особенно разорался на той неделе, когда ему приказали один табор отправить в Никополь. «Этот никопольский дурак Адыр-бей, — кричал он, — дай ему даже десять таборов, ничего путного с ними не сделает!»
