Так и было доложено командиру. Скоро расшифрованный снимок лежал на столе генерала, командующего бомбардировщиками.
Глубокой ночью Алёша и Гастон проснулись от ослепительного голубого света, проникшего во все щели. И, выбежав из сараев, они увидели зрелище сказочной красоты.
В тёмном небе висели гирляндами осветительные бомбы. Как раз над тем местом, где скрывался под маскировочными сетями фашистский склад!
Навстречу голубым гроздьям света, медленно спускавшимся с неба, летели красные шары зенитных снарядов и бесконечные нити трассирующих пуль. Сквозь бешеный треск стрельбы слышался спокойный, равномерный гул невидимых самолётов.
На это зрелище можно было смотреть без конца. Но вдруг послышался свист бомб, затем удар; окрестность содрогнулась от множества взрывов, слившихся в один такой силы, словно земля раскололась. С домов сорвало крыши. Выбило всё стекла. Столб пламени поднялся от земли до неба…
Гастона кусок черепицы с крыши стукнул по затылку, а Алёшу сорванной с петель дверью ударило по спине. Наутро они похвалились друг перед другом своими синяками. Немало синяков получили они за время своей неволи в Восточной Пруссии, но этими особенно гордились.
Дружба везде нужна, а на войне в особенности.
Дружили в одной пехотной роте радист Степан Кузнецов и пулемётчик Иргаш Джафаров.
Кузнецов был синеглазый, русоволосый, весёлый паренёк, родом рязанский; а Джафаров — казах, смуглый житель степей, всегда задумчивый и всё песни про себя напевал.
Кузнецову его песни нравились.
— Мотив хороший, грустный, за сердце трогает, а вот слов не понимаю, — говорил он. — Надо выучить.
И во время похода всё учился казахскому языку.
И на марше и на привале всегда дружки вместе, из одного котелка едят, одной шинелью укрываются. И перед сном всё шепчутся.
— Как по-вашему "родина"? — спрашивает один.
— Отаны, — отвечает другой.
— А как по-казахски «мать»?
— Ана.
— Отаны-ана. Очень хорошо!
В конце концов Кузнецов стал понимать песни Джафарова и часто переводил их на русский язык.
Идут, бывало, под дождём. С неба льёт, как будто оно прохудилось. Солдаты нахохлились, как воробьи. Вода за шиворот течёт. Грязь непролазная, ноги от земли не оторвёшь. А идти нужно: впереди бой.
Джафаров поёт что-то, но никто внимания не обращает.
Тогда Кузнецов возьмёт да повторит его напев по-русски:
Ой, за шиворот вода течёт,
Под дождём наш взвод идёт…
Зачем ходим, зачем мокнем,
За всё сразу с немца спросим!
— Правильно, во всём фашисты виноваты! Скорее дойдём — скорее расквитаемся!
