И знаю запах радости и запах ненависти, запах страха и запах болезни. Ужасный, въедливый и липкий запах старости, пропитывающий места, где живут пожилые люди.
И это тяжелое знание.
Между занятиями я подошла к наставнику почти вплотную и попросила его еще раз показать прошлое упражнение, в котором по очереди пихаются коленками.
Насторожившийся взгляд и резкий запах, поплывший от пришлого наставника, говорили, что я для него — угроза, что я не должна, я не имею права подходить так близко. Едкий запах вожделения смешивался со жгучим запахом страха. Человек в черных одеждах больше боялся меня, чем хотел.
Поведение наставника сразу снимало самый важный вопрос: то, что произошло на прошлом занятии, могло быть чем угодно, только не тем, что называют любовью, когда двоих тащит друг к другу, как на аркане, и нет силы помешать этому. Потому что любовь это когда люди одиноки и ищут свои половинки. Когда же не люди не одиноки, это не любовь, — это беда. И боль. Так думает ведьма. С такой бедой можно справиться, но требуются время и силы.
Произошедшее было не тем, и не тем. Мы были чужие друг другу.
И это было хорошо.
Но я не понимала, почему он меня боится?
Мы же друг другу чужие. Совсем.
Почему наставник не боялся и не держался на расстоянии в прошлый раз?
Почему он так по-разному себя ведет?
Я отошла на безопасное для наставника расстояние.
И решила рассмотреть его повнимательнее. Раньше такого желания не возникало.
* * *
Если интересное — это то, что с чем раньше не сталкивался, то интереснее пришлого наставника мне не встречалось: у него не было постоянного возраста.
Когда он приходил на занятия, его лицо было лицом пожилого, уставшего, мрачного человека. Это было не лицо, а надгробный камень.
Начиналась разминка — и он на глазах молодел. Куда-то исчезал тусклый взгляд, мешки под глазами, желваки на скулах, складки на щеках — вполне симпатичный мальчишка ловко, мягко двигался, шурша черными одеждами. Когда он улыбался, на щеках его проступали ямочки. В такие мгновения смотреть на него было приятно.
Но длилось это недолго, лицо снова окаменевало, мертвые глаза смотрели из глазниц, как арбалеты из укрытий. Сразу хотелось опустить взгляд, уйти с линии обстрела, не сталкиваться с неживым взглядом.
А вот тело, казалось, жило своей жизнью. Особенно руки. Они завораживали — плавными, мягкими движениями, своеобразной красотой линий. Так бывает красиво то, в чем нет ненужного, излишнего.
Наставник был жилист и крепок. Темноволос. Слегка сутул. Совершенно неприметен. И невысок. Всего лишь на полголовы выше меня.
