Входная дверь медленно, со скрипом закрылась за мной. Прихожая показалась еще холоднее, чем обычно, и, как всегда, полна теней — еще более зловещих, напомнивших о той, которая тоже их видела, которая входила сюда, как только что вошла я, и которая, возможно…
Хватит! Одернув себя, я пошла на кухню ставить чайник. Но мысли упорно возвращались к той трагедии, о которой я когда-то читала, не предполагая, что она хоть как-то затронет мою жизнь. Я помнила, что девочка, которую Ребекка Фишер зверски убила, была ее лучшей подругой. Как же ее звали, ту девочку? Эмма? Элейн? Что-то вроде этого. Сейчас мне казалось совершенно непростительным, что я почти не обратила внимания на то событие; тогда это была всего лишь статья о давнем преступлении, которую напечатали, дабы заполнить брешь в дневных новостях, — телевизионщики в подобных ситуациях крутят старые комедийные сериалы. Возможно, что-то помешало мне дочитать публикацию до конца. Например, телефонный звонок прервал чтение на середине, я отложила газету, а поговорив по телефону, напрочь забыла о ее существовании.
Но ведь она жила здесь, не выходило у меня из головы. Чайник закипал, а я, не находя себе места, направилась в гостиную, по-прежнему с голыми стенами. Дубовые балки по всей длине потолка абсолютно не сочетались с нашими вещами, и все, что мы привезли с собой из Рединга, выглядело в гостиной убого и неуместно. Купленная нами мебель предназначалась для комнат меньшего размера, там она производила бы впечатление модной, современной, создающей эффект свободного пространства. Сейчас я впервые заметила, как уродливо смотрится она здесь — словно наскоро разбитый лагерь в пустом доме, словно мы остановились лишь ненадолго и вот-вот отправимся дальше, прихватив с собой тюки с пожитками.
Меня охватило то самое тревожное чувство, над которым я смеялась всего несколько часов назад. Бесконечными ударами молота имя Ребекки Фишер звучало в моем мозгу, в том его уголке, где будто сигнальная красная лампочка осветила ее образ. Я поняла, что почти ничего не знаю о прежней хозяйке этого дома, нервной даме, которая слишком уж пристально следила за нами, сопровождая при осмотре дома. А она убийца, эта женщина.
Окно расположенной наверху комнаты для гостей, так же как и окно ванной, выходило в сад, и здесь остро ощущался сырой запах старины. Гостевая спальня была самой неуютной комнатой в доме, сюда снесли — именно снесли, а не обставили ее — несколько предметов мебели: узкую односпальную кровать, расшатанный прикроватный столик. В стенном шкафу полно места для хранения вещей, но шкаф стоял пустой. Перед окном помещался собранный нами компьютерный стол с компьютером, на нем я написала свой единственный роман, а теперь использовала только для электронной переписки с Петрой. Рядом с компьютером — принтер и старый факс Карла, к которому он не притрагивался по крайней мере год.
