И не уйдешь ты от суда мирского,
Как не уйдешь от Божьего суда.
Автор адресует это грозное пророчество, разумеется, только персонажам своей книги — к Н. С. Хрущеву, Л. И. Брежневу, Ю. В. Андропову и другим "вождям", которым он составлял бумаги, но читатель вправе, конечно, толковать слова поэта расширительно, распространить их и на "советников", в частности на самого юриста-мемуариста, мысленно посадив его на скамью одного из указанных великим поэтом судов.
По страницам книги проходит много достаточно известных и не слишком известных лиц. О них, событиях истории, давних и недавних, профессор высказывает свое категорическое ученое суждение, уверяя при этом: "Я не придумал ни одного эпизода и ни одного героя — это все списано с подлинных событий и живых людей… Я стремился быть абсолютно искренним и правдивым, в том числе по отношению к самому себе". Это его творческое кредо. Правда превыше всего!
Но, помимо подлинных событий и живых людей, в книге есть еще один важный персонаж. Это та самая любовь к литературе, о которой мы упоминали. Она нашла свое выражение в том, что автор пользуется любым поводом, чтобы упомянуть имя того или иного писателя, привести цитату, сослаться на какой-нибудь литературный образ и так далее.
Однажды во главе группы консультантов и советников при ЦК КПСС — мемуарист называет их "вундеркиндами Бурлацкого" и "могучей кучкой" — автор, тогда еще молодой кандидат юридических наук (кстати, его диссертация была почему-то о критике Добролюбове, вероятно, и тут взяла свое любовь к литературе), сочинял какую-то очередную эпохальную бумагу о том, по каким законам следует жить нашему народу и как строить коммунизм. Трудились вундеркинды, разумеется, не в кабинетах на шумной Старой площади, а в тиши прекрасной дачи под Москвой. Той самой, представьте, на которой жил когда-то Максим Горький. Сей факт главный редактор "Литературной газеты" счел достаточным основанием для того, чтобы поведать нам в доверительном духе о том, как "Горький бежал чуть ли не в одной рубашке и валенках зимой из усадьбы во флигель к сыну перед его смертью. От чего умер сын, достоверно так и неизвестно. Ходили упорные слухи, что был он отравлен по приказу Берии. Эта ночная пробежка (!) стоила Горькому жизни. Он простудился, схватил воспаление легких и вскоре скончался".
Рассказ любителя литературы о столь драматическом событии в жизни великого писателя несколько удивляет своим тоном. Чего стоит одно только выраженьице "ночная пробежка"! Но не меньше удивляет и многое другое. Во-первых, Максим Пешков, сын писателя, умер не зимой, а весной — 16 мая, поэтому колоритные подробности о валенках скорее всего лишь плод бурлацкого воображения, а не стремления "быть абсолютно правдивым". Во-вторых, простудиться можно, конечно, и в мае, но Горький умер спустя два с лишним года после сына, и крайне сомнительно, что простуда длилась столько времени и оказалась причиной смерти. Что касается, в-третьих, упорных слухов об отравлении сына Горького по приказу Берии, то ученый-мемуарист, многолетний сотрудник ЦК, мог бы дать им вполне ясную оценку, приняв во внимание что Максим Пешков умер в 1934 году, а Берия в это время был первым секретарем ЦК ВКП(б) Грузии и жил, естественно, в Тбилиси и не мог, конечно, отдать приказ в отношении семьи Горького.
