А уж если не Клостерман, то наверняка Ариман.
Из дикой пляски волнуемых ветром теней на него взглянули два голубых глаза Марти, голубых, как два аквамарина в глазницах укрытой от нечестивцев в джунглях каменной богини. В этом взгляде не было никаких иллюзий. Никакой суеверной убежденности в том, что все к лучшему в этом лучшем из всех возможных миров. Лишь трезвая оценка своей проблемы.
Каким-то образом ей удалось преодолеть страх перед прячущимся в ней смертоносным началом. Она протянула ему левую руку.
— Бедный Дасти, — сказала она. — Наркоман брат и сумасшедшая жена.
— Ты не сумасшедшая.
— Но стремлюсь к этому.
— Что бы ни случилось с тобою, — ответил он, — это случится не с тобой одной. Это случится с нами обоими. И все это происходит с нами обоими.
— Я знаю.
— Два мушкетера.
— Чип и Дэйл.
— Микки и Минни.
Дасти не улыбнулся. Марти тоже. Но с присущей ей силой духа она сказала:
— Пойдем посмотрим, смогли ли в медицинском колледже научить дока Клостермана хоть чему-нибудь.
Доктор Клостерман измерил Марти температуру, кровяное давление, частоту пульса, осторожно посветил офтальмоскопом в левый глаз, затем в правый, при помощи отоскопа проник в тайны ушей, с чрезвычайно торжественным видом выслушал стетоскопом грудь и спину — глубоко выдохнуть и не дышать, вдохнуть, выдохнуть, вдохнуть и не дышать, — пропальпировал живот, проверил синхронность слуха и зрения, нанес легкий удар изящным молоточком по симпатичной коленке, чтобы проверить коленный рефлекс. В результате священнодействия доктор Клостерман пришел к выводу: Марти исключительно здоровая молодая женщина, с физиологической точки зрения даже моложе своих двадцати восьми лет.
Дасти, сидевший в углу кабинета, сказал:
— Она, похоже, с каждой неделей становится все моложе.
— И это относится ко всему тяжелому периоду? — поинтересовался Клостерман у Марти.
— Мне приходится каждое утро силой выдирать самое себя из дома. — Она улыбнулась Дасти. — Мне это нравится.
Клостерману было около пятидесяти, и он в отличие от Марти и внешне, и, конечно, физиологически был старше своих лет, не только из-за преждевременной седины. Двойной подбородок над жирной шеей, массивные челюсти, гордо вздернутая кнопка носа, глаза с воспаленными уголками и белками, покрытыми сеточкой лопнувших капилляров, от слишком долгого пребывания на соленом ветру под тропическим солнцем, загар, который заставил бы любого дерматолога охрипнуть от возмущенных протестов, — все это позволяло безошибочно определить искушенного гурмана, мастера рыбной ловли в открытом океане, любителя виндсерфинга и, вероятно, ценителя хорошего пива. Всем своим обликом, начиная с широких бровей и вплоть до объемистого чрева, он являлся живым примером последствий игнорирования тех советов, которые невозмутимо раздавал своим пациентам.
