— Именно это я и имею в виду.
— Я тоже. Нет.
— Ноги и руки, — настойчиво потребовала она.
— Нет.
Валет сидел на своей подушке, его воздетые козырьком брови подчеркивали то взволнованное выражение, с которым он переводил взгляд с Марти на Дасти и снова на Марти.
— Потому что, если меня ночью охватит безумие, кровавое безумие…
Дасти старался быть твердым, но спокойным, надеясь, что, глядя на его поведение, Марти тоже хоть немного успокоится.
— Пожалуйста, прекрати.
— …кровавое безумие, то мне нужно будет освободиться, прежде чем я смогу кого-нибудь искалечить. А пока я буду развязываться, ты проснешься, если вдруг заснешь.
— Я не боюсь тебя.
Его притворное спокойствие нисколько не подействовало на Марти; она продолжала сыпать словами все быстрее и лихорадочнее:
— Ладно, ладно, возможно, ты не боишься, хотя и должен бояться, да, да, возможно, ты не боишься, а вот я боюсь. Я боюсь себя, Дасти, боюсь, черт возьми, что я могу сотворить что-нибудь с тобой или с кем-нибудь еще, когда на меня накатит это затмение, сумасшествие, боюсь, что могу что-то сотворить и сама с собою. Я не знаю, что происходит со мною, это еще сверхъестественнее, чем экзорцизм[30], пусть даже я не умею левитировать и поворачивать голову на триста шестьдесят градусов. Если мне, когда не надо, во время этого припадка безумия, в руки попадет нож или же твой пистолет, то я обращу его против себя, я знаю, что так и будет. Я ощущаю это болезненное стремление здесь, — она дважды стукнула себя кулаком по животу, — это зло, этого червя, который сидит во мне и нашептывает о ножах, ружьях, молотках.
Дасти потряс головой.
Марти села на кровать и принялась стягивать свои лодыжки одним из галстуков, но уже через несколько секунд остановилась, расстроенная.
— Черт побери, я совсем не разбираюсь в узлах. Ты должен помочь мне.
— Обычно хватает одной пилюли. Ты приняла три. Нет никакой необходимости тебя связывать.
— Я нисколько не доверяю никаким пилюлям и не собираюсь доверять. Или ты поможешь мне завязать узлы, или я засуну палец в горло, и меня вырвет этими пилюлями прямо сейчас.
Ее не убеждали никакие доводы. Страх так же владел ею, как Скитом — призрачный мир, в который тот погрузился после своего коктейля из наркотиков, да и логика вряд ли действовала сейчас на нее сильнее, чем на Малыша, когда тот сидел на крыше дома Соренсонов.
Марти, потная, дрожащая, сидела на кровати, бестолково закручивая галстук вокруг своих ног. В конце концов она расплакалась:
