Доктор скорее внедрялся в область подсознания Сьюзен, так сказать, в подвал, где создал новое помещение, потайную часовню, о которой ее сознание действительно не имело никакого понятия. Там она должна была поклоняться одному-единственному божеству, забывая обо всех остальных, и этим божеством был он сам, Марк Ариман. Он был жестоким божеством из дохристианского пантеона, отрицающим любую свободу воли, нетерпимым к малейшему проявлению неповиновения, беспощадным к отступникам.
После он уже никогда не вводил ей наркотики. В этом не было никакой необходимости. В ходе тех трех предварительных сеансов он создал механизм управления ее существом, который состоял из звучания имени Марко и строк хокку. Эти десять слов мгновенно подавляли индивидуальность Сьюзен и заставляли ее подчиняться тем самым глубинным слоям души, которые некогда подверглись изменению под воздействием химикатов.
На заключительном сеансе лекарственного воздействия он также навязал Сьюзен агорафобию. Он находил, что это интересная болезнь, гарантирующая любопытные драматические события и множество ярких эффектов по мере того, как больная постепенно приближается к распаду личности и в конце концов доходит до ее полного разрушения. Ведь, что ни говори, он делал все это для собственного развлечения.
Теперь, все так же держа Сьюзен за горло, он сказал:
— Думаю, что на этот раз я буду не собой. Мне хочется чего-нибудь забавного. Сьюзен, ты знаешь, кто я такой?
— Кто вы такой?
— Я твой отец, — объявил Ариман.
Она не ответила.
— Скажи мне, кто я, — приказал он.
— Вы мой отец.
— Называй меня папой, — велел он.
Ее голос оставался сухим, лишенным эмоций, — ведь он еще не сказал ей, что она должна чувствовать согласно этому сценарию.
— Да, папа.
Пульс в сонной артерии под его правым большим пальцем оставался все таким же неторопливым.
— Скажи мне, Сьюзен, какого цвета у меня волосы.
— Светлые, — ответила она, хотя в кухне было слишком темно для того, чтобы рассмотреть цвет его волос.
Волосы Аримана были каштановыми с проседью — «перец с солью», — но отец Сьюзен действительно был блондином.
— Скажи, какого цвета мои глаза.
— Зеленые, как и у меня.
Глаза Аримана были карими.
Все так же держа Сьюзен правой рукой за горло, доктор наклонился и почти целомудренно поцеловал ее.
Ее губы были вялыми. Она не была активной участницей поцелуя; на самом деле она была настолько пассивной, что с таким же успехом могла пребывать в состоянии ступора, если не комы.
