И, словно на звук ложки, постукивавшей по фаянсу, явилась новая сиделка, которой предстояло наблюдать за Скитом ночью. Ее звали Жасмина Эрнандес, миниатюрная, хорошенькая для своих тридцати с небольшим лет, с глазами цвета иссиня-черной сливы. В ее облике сочетались таинственность и чистота. Ее униформа сияла белизной и свежестью, и при этом она казалась воплощением профессионализма, хотя красные тапочки с зелеными шнурками намекали — и не без основания, как это выяснилось почти сразу же — на некоторую игривость характера.
— Ой, какая же вы маленькая, — воскликнул, увидев ее, Скит и подмигнул Дасти. — Жасмина, я не представляю, как вы сможете остановить меня, если я попытаюсь покончить с собой.
Сиделка отцепила поднос от кровати, поставила его на тумбочку и серьезно ответила:
— Послушайте, стрекотунчик, если для того, чтобы уберечь вас от подобного поступка, потребуется переломать вам все кости и с головы до пят запеленать в гипс, то я смогу это сделать.
— Святое дерьмо, — воскликнул Скит, — где вы учились медицине — в Трансильвании?
— Еще хуже. Меня учили монахини из ордена Сестер Милосердных. И предупреждаю вас, стрекотунчик, что я не потерплю никаких ругательств во время моего дежурства.
— Простите, — сказал Скит с искренним раскаянием. Но ему все же хотелось еще поддразнить свою опекуншу. — А что делать, если мне нужно будет пойти пи-пи?
Жасмина, потрепывая уши Валета, заверила:
— У вас не может быть ничего такого, что мне не приходилось бы уже видеть, хотя уверена, что я видела кое-что побольше.
Дасти улыбнулся Скиту.
— Ты, пожалуй, правильно поступишь, если теперь будешь говорить только: «Да, мэм».
— А что значит «стрекотунчик»? — поинтересовался Скит. — Вы же не станете давать мне дурных прозвищ, не так ли?
— «Стрекотунчик» — это колибри, — объяснила Жасмина Эрнандес, ловко засунув электронный термометр в рот Скиту.
— Так, значит, вы называете меня колибри? — смиренно спросил Скит. Поскольку во рту у него был термометр, его слова звучали невнятным бормотанием.
— Стрекотунчиком, — подтвердила сиделка.
Со Скита давно уже сняли датчики электрокардиографа, так что она приподняла его костистое запястье и посчитала пульс.
Еще один щемящий импульс беспокойства, холодный, как стальное лезвие между ребрами, скользнул в душе Дасти, но он не мог определить его причину. И чувство это не показалось ему новым. Это было то же самое неопределенное подозрение, которое ранее подтолкнуло его на то, чтобы следить за отражением Скита в темном окне. Что-то здесь было не так, но необязательно со Скитом. Его подозрение переключилось на место, в котором они находились, на клинику.
