– Ну вроде влезают ваши мозельские пироги, – с явным облегчением произнес один из мужичков, закончив копаться внутри автомата. – Сейчас попробуем разогреть.
Слова эти были, по всей видимости, адресованы самому молодому из трио, собственнику белой коробки. Вместо ответа он почесал массивный живот свой в области пупка, выпятил нижнюю губу и несколько раз кивнул.
– А, с-скаж-жи, с-сколько у н-них срок г-г-годности? – запинаясь на каждом слове, спросил третий.
– Пока замороженные, то девяносто суток, а после разморозки дня три, – как-то нехотя, словно делая одолжение, ответил молодой толстяк.
– Т-три дня м-маловато, конечно, – в скорбной задумчивости произнес заика.
– А вот бы дней десять! – подхватил его напарник, вылезая из аппарата и зачем-то потирая левую мочку. – А? Не заплесневеют они?
– Да хоть двадцать, – равнодушно бросил толстяк, – на упаковке все равно написано только про девяносто суток. А заплесневеть не должны вроде. Мы в офисе проверяли – при комнатной температуре их на месяц оставляли, так хоть бы что. Стоят. Чему там портиться-то? Химия одна.
– Раз так, то мы у вас будем покупать ваши мозельские пироги. По рукам. Хорошо, что здесь столовой нету, а сладенькое народ любит, – радостно потер руки «аппаратный» бизнесмен. Тот, который не заикался.
Заика же был, по всей видимости вследствие своего недуга, гораздо более минорен. Он скептически посмотрел на яркие упаковки, высказал что-то совершенно неразборчивое. Но тут я увидел Костю, быстро идущего по коридору навстречу мне. Завидев меня, он поднял руки так, словно фанател на хоккейной трибуне, издал нечто среднее между «йоу» и «вау» и ускорил шаг. Его поведение представляло собой разительный контраст с вальяжной манерой Кирсанова с его убедительным барством. И вот что интересно: мне гораздо более импонировала, более привычна была солидность Макса, то, как он отвергал всякое панибратство, чем вот такое наигранное, как мне казалось, дружелюбие. Не должен так себя вести начальник, иначе на плечах его быстро окажется седло, а уши вытянутся и покроются серой шерсткой: ни дать ни взять – Осел Ишакович Баранов собственной персоной. Нет в бизнесе демократии, и слава богу. Тот, кто этого не понимает и пытается заигрывать с сотрудниками, очень быстро окажется в заднице. Чем больше ты даешь людям того, на что они не должны рассчитывать, тем больше они ненавидят тебя, ибо человек по-настоящему ценит только то, что дается ему нелегко, чего он достиг самостоятельно.
