Пациентов, которые и раньше-то бывали у него редко, теперь не стало вовсе; какие-то ночные гуляки сорвали с дверей подъезда цинковую табличку, на которой были написаны его фамилия и приемные часы.
Он и не думал прикреплять ее снова, будучи убежден, что это бесполезно.
— Ах, Стентон Миллер, — бормотал он, — придется мне опять вспомнить о тебе, бедный мой брат во злодействе.
Он снова достал из ящика футляр с инструментами из полированной стали. Рядом, в своем чехле из алого шелка, лежало зеркало доктора Джона Ди.
Он бросил на него раздраженный и презрительный взгляд.
— А ты, — проворчал он, — не сегодня-завтра будешь творить свои чары на дне реки!
До сих пор во время своих убогих ночных краж он почти всецело полагался на какую-то неведомую счастливую звезду. Исключением было разве что кровавое дело на Эстиз-роу, когда он заполучил в свои руки черное зеркало.
Нынешнюю свою вылазку, призванную не дать ему окончательно впасть в нищету, он подготовил более тщательно.
В доме, который он присмотрел в Блумсфилде, никто не жил. Его хозяйка леди Аберлоу лечилась в клинике на Косуэлл-роуд и взяла с собой всех слуг.
Все это он выведал из разговора двух своих коллег-врачей, не замечавших или не обращавших внимания на то, как внимательно он к ним прислушивается.
На одном из окон первого этажа ставни были опущены не до конца, а Бакстер-Браун уже имел достаточно опыта и знал, что они не составят серьезной преграды для ночного вторжения.
Было холодно и темно, когда он сошел с автобуса на улице Корнхилл; когда же он пешком дошел до Лондон-уолл, хмурой и угрюмой словно сам дух дурного настроения, на улицы уже постепенно наползал fog*<*Туман (англ.)>. В этот туман, полный призраков, кое-где роняли свою рыжую слезу уличные фонари; даже звуки делались глуше, и сирены на набережной Виктории, словно кляпом придушенные туманом, еле слышно ныли в отдалении.
Бакстер-Браун удовлетворенно вздохнул. Он-то даже с черной повязкой на глазах отыскал бы дорогу в Блумсфилд, к дому леди Аберлоу, к окну с неплотно закрытыми ставнями.
Он забрался внутрь без особых усилий; белый луч его карманного фонарика заскользил по мертвенно-белым чехлам на мебели и по свернутым коврам в строгой гостиной викторианской эпохи.
Он поднялся по широкой винтовой лестнице, уходившей куда-то вверх, в темноту, и нашел на втором этаже дверь, которая, судя по всему, вела в спальню леди Аберлоу. Распахнув ее, он застыл, пораженный внезапным ужасом, как будто перед ним выросло какое-то чудовище.
