Он велел выдать мне билет для ночлега на две ночи и дал в провожатые четырех солдат. Я вернулся к гостинице на большой площади, откуда в меня бросали камнями. Я постучал два раза и сказал на французском языке, которым хорошо владею, что со мною четверо солдат и что, если мне не откроют, я взломаю дверь. Никакого ответа. Тогда мы раздобыли бревно и начали высаживать дверь. Она была уже наполовину взломана, как вдруг кто-то быстро открыл ее. Это был верзила в шесть футов роста; в одной руке он держал саблю, в другой — зажженную свечу. «Сейчас начнется драка, и моя повозка будет разграблена», — подумал я. Хотя у меня был билет на квартиру, я закричал: «Сударь, я заплачу вам вперед, если хотите». «Это ты, Филипп! — воскликнул вдруг человек, опуская саблю и кидаясь мне на шею. — Дорогой Филипп, это ты? Ты не узнаешь Боннара, капрала двенадцатого полка?»
Услышав это, я обнял его и отослал солдат. Боннар шесть месяцев жил у моего отца в Виченце. «Я тебе уступлю кровать», — сказал он мне. «Я умираю от голода, — ответил я ему, — вот уже три часа, как я шатаюсь по Валансу». «Сейчас я разбужу служанку, и ты получишь хороший ужин».
Он все обнимал меня, не спуская с меня глаз и осыпая вопросами. Я отправился с ним в погреб, откуда он принес бутылку превосходного вина, хранившуюся там под слоем песка. В то время как мы, в ожидании ужина, распивали винцо, вошла высокая красивая девушка лет восемнадцати.
«А, ты встала? — сказал Боннар. — Тем лучше. Друг мой, это моя сестра, женись на ней; ты славный малый, я даю за ней в приданое шестьсот франков». «Но ведь я женат», — отвечал я. «Женат? Неправда! — воскликнул он. — А где твоя жена?». «Она в Заре, занимается там торговлей». «Пошли ее к черту со всеми товарами и оставайся во Франции; ты женишься на моей сестре, самой красивой девушке в этих краях».
Катрина была действительно очень хороша. Она разглядывала меня с большим интересом. «Вы офицер?» — спросила она наконец, обманутая видом прекрасной шубы, купленной мною в Дижоне во время смотра. «Нет, мадмуазель, я маркитант генерального штаба и имею при себе двести луидоров. Смею вас уверить, что немногие из наших офицеров могут похвастать тем же».
На самом деле у меня было больше шестисот луидоров, но осторожность никогда не мешает.
Словом, что мне вам сказать, сударь? Боннар не отпустил меня. Он снял для меня маленькую лавочку рядом с кордегардией, возле ворот, и я по-прежнему снабжал солдат, хотя и не следовал больше за армией; бывали дни, когда я, как и раньше, зарабатывал девять или десять франков. Боннар не переставал твердить: «Женись на моей сестре». Постепенно она привыкла приходить ко мне в лавочку и оставалась там на три-четыре часа. Я без памяти влюбился в нее, она любила меня еще сильнее; но бог дал нам силы оставаться благоразумными.
