— Князь Михайло, помнится, за меня еще после первой моей стычки поручился, дабы в новики записали. Разве такое забывают? И за государя он же вступился, за волю царскую, когда тот немощным от порчи лежал. Пусть и Иоанн тоже сие деяние вспомнит.
— В печали ныне Иоанн Васильевич, — взялся за кубок боярин. — Конфуз зело изрядный при Улле случился намедни. Знамо, измена приключилась. Корни же сей смуты к князю Старицкому тянутся.
— Ну и что? — не понял Андрей. — При чем тут князь Михайло? Старицкий из гнезда новгородского. Новгород же себя Ганзой по старой памяти числит. Не подчинения, а власти жаждет. Права Магдебургского[3].
— Так ведь князь Михайло у Старицкого в друзьях близких…
— А хоть бы и так! Он у Старицкого, я Воротынского другом себя считаю. Да и ты, Алексей Данилович, мыслю, тоже. Что же теперь, всех скопом в ссылку отправлять? Когда воеводу Петра Шуйского выродки наши ляхам предавали, князь Михайло уж не первый год в Кирилло-Белозерском монастыре маялся. Так какие на него подозрения?
— Отказываться от дружбы с князем Михайло не стану, — решительно бухнул кубком по столу боярин Басманов. — Однако же ныне царь наш в молитвах и печали после измены вскрывшейся пребывает. На бояр Репнина и Кашина епитимью наложил, покаяния требует. Ничто его не радует, ничто ему не по нраву. Не ко времени о милостях его просить.
— Так я ему всегда не по нраву случался, Алексей Данилович, — усмехнулся Андрей. — Как-нибудь и это недовольство переживу. Недосуг мне доброго настроения от Иоанна ждать, без того хлопот в избытке. Как Иван Юрьевич к нему соберется, так и я вместе с ним отправлюсь. С государевым дьяком меня никто остановить не посмеет.
— Тебя и так никто тронуть не рискнет, Андрей Васильевич! — прямо-таки изумился старший Басманов. — Так, други?
— Знамо дело, княже! Кто же не знает тебя, Андрей Васильевич? Ведаем, человек ты царю близкий, — разноголосо подтвердили боярские дети.
— Помню, еще два года тому указывалось тебя без спросу пропускать в любое время, — добавил боярин. — И иных повелений боле не случалось.
— Да? — удивился Зверев. — Думал, забыли все про то давно.
— На царской службе ничего не забывается, Андрей Васильевич. Ни плохое, ни доброе, — задумчиво сообщил старший Басманов. — Эх, была не была, не забуду и соседушку! Коли завтра придешь, с тобой вместе за Михайло Воротынского царю поклонюсь. По наряду мне аккурат завтра рындами командовать. Вместе пойдем, вместе просить станем. Бог даст, смилуется государь над князем.
